Время от времени нашим наблюдателям удавалось засечь какие-то демаскирующие признаки батарей противника, и в ту сторону начинали долбить наши четыре гаубицы. Однако результат оставался не виден, а поскольку противник стрельбу побатарейно оставил и огонь велся реже, сказать, сколько работает пушек с его стороны, было нереально.
Минометы били прямо из города, устроившись где-то за домами, и потому были совершенно неуязвимы. Противнику нашему в уме грех отказывать – таким манером они взяли в заложники весь город и теперь спокойно могли посылать в форт мину за миной, не опасаясь получить в обратку пудовый снаряд из нашей гаубицы. Да и по траектории не получалось их поразить, без того чтобы не развалить половину жилого фонда. И куда стрелять? Их так и не было видно.
А стрелять по городу нельзя категорически, потому как население здесь смешанное и вообще в приверженностях неустойчивое. Даже пришлые сюда селились все больше самостоятельные, с собственным мнением по любому вопросу. Торговали, открывали фактории, работали, а место-то здесь известно какое – величайшее Дурное болото под боком. Если на такую публику наплевать и начать их дома жечь, у них позволения на то не спросив, рискуешь получить вместо пограничного городка бандитский край. Бывало уже такое в истории Новых княжеств – откуда Гуляйполе взялось? Вот так там все и начиналось.
С темнотой обстрел практически затих. Даже винтовки почти перестали постреливать. Мы вернулись к своему биваку у щели и даже поспали. Проснулись часа в четыре ночи, и я вышел аккуратненько через ворота на летное поле – посмотреть, как идет работа в ангаре с «громовержцем».
Работа кипела, хоть старались технари не шуметь. Пятнистая зеленоватая туша самолета была буквально облеплена техниками в синих комбинезонах. Там же стоял у затянутой брезентом двери Порошин, наблюдавший за работами. Я подошел, спросил:
– Ну что, успеете?
– Должны, – ответил комэск, не отводя глаз от машины. – Еще на час работы осталось. Как раз успеваем. Плохо только, что погонять движок не удастся: шум подымем. Наугад полетим. Мне начразведки сказал, что вы за стену собрались?
– Собрались, – подтвердил я.
– Под наши пулеметы не попадите. Сипаи все минометы в город затащили, там их крошить будем.
– Попытаемся от них подальше держаться. Если баржу отчаливающую увидите – не трогайте. Это мы наверняка, – предупредил я.
– А если не одну баржу?
– То мы на первой по-любому. А вторая уже за нами гонится.
– Это не пойдет, – заявил он решительно. – Знак давайте. Зеленая ракета и фальшфейер на носу. Тогда не тронем.
– Нет у нас ракет. Дадите?
Порошин молча пошел вглубь ангара, затем вернулся, неся в руке несколько картонных цилиндров ракетниц и фальшфейеров. Протянул все это мне.
– Держи. Но если противник повторить сигнал сумеет, за последствия не ручаюсь.
– Ни хрена себе перспективка, – усмехнулся я.
– Какая есть, – пожал плечами комэск. – Что я могу еще сделать? Тряпку возьми какую-нибудь, белую например, растяни по палубе. Будет допсигнал.
Мимо нас прокатили тележку с крашенными шаровой краской патронными коробами к четырехствольным «косам». «Косы» были самым эффективным оружием этого большого самолета, особенно против конницы и стайных тварей. Крупнокалиберные спарки были предназначены для уничтожения машин и легкой брони, а вот две «косы» косили пехоту. С тех пор как по найденным где-то чертежам, с подачи нижегородского инженера Терентьева, начали производство этих скорострельных пулеметов, те же эльфы во время конфликтов почти полностью отказались от дневных переходов по открытой местности и от передвижения верхом.
Стоило такому «громовержцу» обнаружить отряд, как судьба его оказывалась решена. Ответный обстрел с земли редко имел даже маленький успех – места установки оружия и стрелки были прикрыты бронещитками, равно как экипаж и два звездообразных мотора, поднятых над высоко расположенными широкими крыльями, – зато две «косы» сметали с поверхности земли все, что не было укрыто броней. А для брони был ПККБ-С.
– Какой сигнал дадите о готовности? – спросил я. – Чтобы знать, лезть уже за забор или погодить…
– Где будете? У третьей вышки?
– Так точно.
– Вестового пришлем.
– Понял, спасибо, – поблагодарил я. – Но вообще я к вам по другому делу. Понимаю, что некогда и все такое, но это важно.
Порошин вновь обернулся ко мне:
– Что случилось?
– Телеграммку-то нам уже не дождаться о моих полномочиях, а поиски я продолжаю. Мне бы хоть одним глазком посмотреть на ту бумагу, что от «землемера» осталась. Важно может быть.
Порошин секунду подумал, затем кивнул.
– Резонно. Пойдете в строевую часть, там найдете, – сказал он, затем крикнул так, что эхо загуляло по ангару: – Резвунов!
– Я! – послышалось почти что из-за спины, и откуда-то из-за полок с инструментами выскочил давешний младший унтер, любитель женских романсов, на этот раз не в кавалерийских сапогах, а в перепачканном маслом рабочем комбинезоне. – Слушаю, господин капитан! – предстал он перед комэском, лихо щелкнув каблуками потертых берцев.
– Возьмешь гостя и отведешь в канцелярию. Точнее, найдешь Попова, он где-то возле штаба в щели должен отсиживаться, передашь гостя ему. Скажешь, я приказал найти для него бумаги, что привез нам чиновник из Земельной управы, который с Варенецким летал. И отдать. Как понял?
– Так точно, все понял, – браво отрапортовал Резвунов. – Разрешите идти?
– Момент.
Порошин достал из кармана блокнот, что-то быстро написал в нем, вырвал листок и отдал Резвунову:
– Писарю дашь. Дуйте.
Резвунов «дунул» бегом – так, что я за ним еле поспевал. Пробегая через крепостной двор, заметил некое оживление. После того как обстрел стих, люди расслабились. В некоторых местах собрались возле щелей компании отдыхающих, слышались разговоры, сверкали огоньки папирос. Что-то куда-то таскали, артиллеристы банили стволы гаубиц, готовя их к завтрашнему бою.
У здания штаба эскадрильи Резвунов резко остановился и выцепил из кучки сидевших на краю щели, свесив в нее ноги, бойцов какого-то молодого лопоухого ефрейтора с веснушчатым лицом.
– Попов! – окликнул он его, делая ударение на первое «о». – Комэск приказал тебе с человеком поработать.
– На предмет? – не обратив внимания на вольности с фамилией, осведомился тот.
– Найдешь ему бумаги сопроводительные, что привезли землемеры, которые с покойным Варенецким над Дурным болотом летали. И отдашь.
– Понял. Сделаю, – лаконично ответил ефрейтор и жестом пригласил меня следовать за собой.
Резвунов убежал, а мы вошли в здание штаба. Зданию досталось за день. Даже в вестибюле крыша была пробита в двух местах, судя по всему прямым попаданием мин. Стекла были выбиты все, местами виднелись язвы от шрапнели. Большинство кабинетов открыты, в одном заметны следы затушенного пожара. Мы пробежали до конца коридора, затем Попов отпер дверь с табличкой «Канцелярия».
– Нам сюда.
– Не вывезли канцелярию, что ли? – удивился я.
Вообще-то так недолго и без всех бумаг остаться. Странная безалаберность. У таких не то что город захватят, а штаны снимут на ходу.
– Шкафы железные, от огня заговоренные. Ничего не случится. А мина из батальонника пробить крышу, потолок и шкаф одновременно не сможет. Вот и скомандовали оставить как есть – все равно никто отступать не собирается, и вывозить ничего не нужно, – пояснил писарь.
Я мысленно взял все слова о безалаберности обратно. Хорошо, что вслух их не произнес.
Писарь открыл один из шкафов, покопался в нем пару минут, подсвечивая себе крошечным фонариком, затем протянул мне лист бумаги, сунув его в картонную папку:
– Вот их сопроводиловка.
Я раскрыл папку, посмотрел. Бумага оказалась вполне нормальной – стандартный бланк «Распоряжение» с шапкой «Е. К. В. Контрразведывательный департамент Министерства благочиния», со всеми степенями зашиты. Подделать невозможно. В распоряжение внесены «землемер-инженер Потапов Б. В., штабс-капитан контрразведки Пилюгин В. Л., титулярный советник по Департаменту контрразведки Ягодкин И. И.». Все нормально. Инженер, штабс-капитан из силовиков и колдун в гражданском чине.