Темно-зеленое лесное море простиралось во все стороны без конца и края. Большинству оно показалось бы раем. Я же не знал, что и делать.
Я смотрел на бесчисленные сосновые верхушки и ломал голову, в какую же глухомань нас занесло. Несколько голых вершин, вроде той, на которой я сидел, выдавались над линией деревьев, но на самом деле находились за многие мили отсюда. Ни одна из них не казалась знакомой — да и с чего бы им таковыми быть? Измерений существовали тысячи, а я побывал всего в нескольких. Да, конфуз вышел, если не сказать больше. Я, Великий Скив, которого считают самым классным магом современности, застрял неведомо где из-за того, что по глупости провалился в магическое зеркало.
Я принялся рыться в поясной сумке в поисках И-скакуна. Я был совершенно уверен, что он где-то там. Разумеется, я был не один. За спиной у меня нетерпеливо расхаживал вверх-вниз мой товарищ и учитель Ааз.
— Говорил я тебе, не трогай ничего в лавке Безеля, — рыкнул изверг.
Когда уроженец измерения, называемого Извром, рычит, все остальные виды существ бледнеют. При этом всеобщему обозрению открывается пасть, полная острых, как бритва, четырехдюймовых клыков, а зеленое чешуйчатое лицо наводит ужас даже на драконов. Но я привык к нему, и, кроме того, он просто был немного не в духе.
— Кто бы мог подумать, что в какое-то несчастное зеркало можно провалиться? — принялся оправдываться я, но мой товарищ меня не слушал.
— Если бы ты прислушивался к тому, что я тебе вдалбливал последние хрен знает сколько лет… — Ааз поднял чешуйчатую ладонь. — Нет, можешь мне не рассказывать. Я не желаю этого слушать. Гаркин должен был хотя бы чему-то тебя научить.
— Я знаю, — сказал я. — Это моя вина.
— Голова должна быть на плечах, когда имеешь дело с магией, вот и все. Не ешь того, что просит: «Съешь меня». Не пей того, что просит: «Выпей меня». И, Пента ради, не трогай магические зеркала, которые со всех сторон отгорожены барьерами, где написано: «Не трогать!»… Что ты сказал?
Ааз круто обернулся.
— Я сказал, я знаю, что это моя вина. Я просто пытался помешать Глипу сожрать раму, — смиренно пояснил я.
— Глип! — радостно заверещал дракон у меня за спиной.
— Так что же ты не привязал его, перед тем как зайти внутрь? — спросил Ааз.
— Я его привязывал! — возмутился я. — Ты ведь знаешь, что привязывал. Я же при тебе завязывал поводок вокруг столба.
Но мы оба могли с изрядной долей вероятности предположить, что произошло.
Моего дракона не пускали почти ни в одно приличное заведение, ну, или в те заведения, которые считались приличными на Базаре-на-Деве — самой большой торговой площади во всех многочисленных измерениях. Известные своей неразборчивостью в средствах лавочники-деволы, чтобы с выгодой для себя избавиться от залежалого товара, могли устроить любую каверзу. Например, организовать приходящийся весьма кстати пожар, обеспечив себе на это время железное алиби. Или оставить дверь чуть приоткрытой, а сами тем временем на минуточку выскочить к соседу — одолжить стакан сахару. Или совершенно случайно спустить с поводка молодого дракона, который знаменит своей неуклюжестью почти так же широко, как его хозяин — своим магическим искусством и толстым кошельком. Поименованный дракон, естественно, бросается вслед за своим обожаемым хозяином. Едва он входит, как товары летят с полок на пол. Другие товары, рядом с которыми вышеупомянутый разбушевавшийся дракон даже и не стоял, разлетаются вдребезги. Вот тут-то на сцене и появляется лавочник с требованием возместить ущерб в четырех — или даже пятикратном размере против его истинной стоимости. Злополучному покупателю не остается ничего иного, как раскошелиться — или быть вышвырнутым (а то и еще что похуже) с Базара. Все подлинные ценности при этом из лавки, разумеется, заблаговременно удаляются.
— Может быть, его отвязал кто-нибудь из конкурентов Безеля? — с надеждой предположил я, не желая подвергать сомнению мое умение завязывать узлы.
— Какого рожна ты вообще полез пялиться в это зеркало?
Мне было довольно неловко признаваться в этом, но мы и вправду очутились здесь благодаря моему любопытству.
— Маша рассказывала мне о нем. Она говорила, что это классная штука. Оно показывает тому, кто в него смотрится, его самую заветную мечту… Естественно, я хотел взглянуть, нельзя ли его как-нибудь использовать в нашей работе. Ну, там, прощупывать наших клиентов, чтобы понять, чего они хотят на самом деле…
— И что ты увидел? — быстро спросил Ааз.
— Только свои собственные мечты, — ответил я, удивляясь, с чего это Ааз так вскинулся. — Все без обмана. Я в окружении своих друзей, богатый, счастливый, с симпатичной девчонкой…
Вообще-то физические подробности зеркало передало довольно отрывочно, но у меня остались яркие впечатления о ее хорошенькой мордашке и соблазнительной фигурке.
Чешуйчатое лицо Ааза медленно расплылось в улыбке.
— Ты же знаешь этих девиц, партнер. Они никогда не оправдывают ожиданий.
Я нахмурился.
— Да, но если это моя мечта, разве она не будет в точности такой, как я хочу? А ты? Что ты увидел?
— Ничего, — отрезал Ааз. — Я не смотрел.
— Нет, смотрел, — не сдавался я, вспомнив обалделое лицо Ааза. — Так что ты увидел?
— Хватит, ученик! Это была просто подделка. Безель, небось, навел на это зеркало чары самообмана, чтобы поскорее сплавить его какому-нибудь олуху вроде тебя. Вернулся бы домой и увидел в нем настоящего простофилю, мечту Безеля.
— Нет, я уверен, что зеркало было настоящее, — произнес я задумчиво. Я помнил, о чем мечтал годами, но все эти желания были несвязными, мимолетными. Ни разу еще мне не приходилось видеть столь отчетливого и всеобъемлющего образа собственных фантазий. — Ну же, Ааз, что ты увидел?
— Не твое дело!
Но от меня было не так-то просто отвязаться.
— Брось ломаться. Я же рассказал тебе о своих мечтах, — канючил я. Желания Ааза просто обязаны были быть захватывающими. Он повидал десятки измерений и прожил куда больше моего. — Наверное, ты вынашиваешь какой-нибудь замысловатый план построить империю и стать там главным. Заправлять всем. Чтобы куча народу выполняла твои прихоти. Вино. Женщины. Это же песня!
— Заткнись! — рявкнул Ааз.
Но мое любопытство уже успело разыграться не на шутку.
— Здесь же нет ни одной живой души, на многие мили вокруг, — сказал я, и это была чистая правда. — Нас никто не сможет подслушать. Чтобы забраться сюда, понадобилось бы построить мост до следующего пика, а до него многие и многие мили. Здесь нет никого, кроме нас. Я же твой лучший друг, разве не так?
— Сомневаюсь!
— Эй! — воскликнул я, задетый за живое. Ааз смягчился, огляделся по сторонам.
— Прости. Ты такого не заслужил, даже если у тебя хватило глупости прикоснуться к этому зеркалу. Ну, раз уж здесь только мы… Да, я кое-что видел. Потому я и думаю, что здесь не обошлось без наведения иллюзии. Я видел, что все стало так, как было раньше: я творил волшебство… большое волшебство… на глазах у чертовой прорвы народу. Там их были тысячи! Нет, миллионы! Мной восхищались! Мне очень этого недостает.
Я изумился.
— Восхищения? Мы тобой восхищаемся. И народ с Базара тоже, это уж как пить дать. Как же — Великий Ааз! Перед тобой трепещут в сотнях измерений. И ты это знаешь.
— Раньше все было совсем по-другому, — не сдавался Ааз, упрямо глядя куда-то вдаль, и я понял, что он видит не бесконечные мили древесных крон. — В те времена мы ни за что не застряли бы здесь, на голой горе, как два кота в холодильнике…
Я открыл было рот, чтобы спросить, что такое холодильник, но потом решил, что лучше его не перебивать. Ааз редко откровенничал со мной. Если он вдруг решил выговориться, я только за честь сочту его послушать.
— … ну, ты не подумай, что я хвастаюсь, но в былые времена мне достаточно было только взмахнуть рукой, чтобы появился мост. Вот так!