— В вашем проклятом Афганистане погиб! Где ж еще! И даже не сказали, где могилка. Своих-то сыночков не посылают, при себе держат.
Дубов смотрит на меня с ненавистью. Превозмогая себя, я все же задаю им вопрос:
— Простите меня, но это важно, вы знаете Ким Лапшу? С ней встречался ваш сын... — И я показываю Дубовым фотографию.
Дубова отворачивается от меня. Плачет. Дубов отрицательно качает головой:
— Не знаем мы никаких ваших шалав...
Рома Розовский среди коллег слыл фантазером. Сам же он себя считал представителем новой отрасли науки — криминальной психологии, что находятся на стыке судебной медицины и права. В своей диссертации, которую он двадцать пять лет тщетно пытался защитить, он доказывал, что версии следствия по горячим следам может разработать только специалист, который является одновременно и медиком и криминалистом. Как бы в подтверждение своей концепции Розовский, помимо медицинского факультета, закончил вечернее отделение юрфака. Для меня же так называемые фантазии этого эксперта-медика были если не руководством, то по крайней мере стимулом для дальнейшего хода расследования.
Кроме того, Розовский был истинным энтузиастом своего дела. Этого никто не отрицал, и мне не составило большого труда уговорить его произвести медицинское исследование трупа Ким, а попросту говоря, вскрытие — в воскресенье.
К четырем часам все было закончено, и мы сидели в кабинете заведующего моргом. Розовский, надев тонкие очки на кончик носа, сказал: — Давайте, Саша, приподнимем завесу таинственности этого дела. Вам — первое слово.
Аутопсия никому не доставляет удовольствия, а вскрытие трупа Ким подействовала на меня настолько угнетающе, что я с трудом заставил себя говорить.
— Двое в кожаных куртках подошли к двери и позвонили. Ким уже была в постели. Она, как была в короткой ночной рубашке, босиком подбежала к двери, посмотрела в дверной глазок, увидела только одного, которого, очевидно, знала, быть может, даже была с ним в близких отношениях, так как не надела халат, а сразу открыла дверь. У нас есть данные, что Ким боялась кого-то (эту фразу я произношу деревянным голосом), но тот, кому она открыла, был, как она думала, ей не опасен. Потом она увидела второго и бросилась на кухню...
— А вот и нет! А вот и нет! — обрадованно закричал Розовский. — Вы помните, как она лежала? Ну, в тот момент, когда вы ее нашли. Она бежала, я не спорю. Но не на кухню! Она бежала к входной двери! Убийца входит — я не знаю, сколько их было, — и просит, настаивает, требует какие-то документы, снимки или еще черт его знает что. И в какой-то момент моя пациентка решает удрать: она бежит из гостиной в коридор и... — Розовский вскочил с кресла и побежал к двери. Замер с поднятыми руками, — ...и ее настигает страшный удар. Нож или, если хотите, кинжал, вонзился под левую лопатку и перерубил дугу грудного позвонка! Он был брошен с расстояния не менее двух метров. А вы знаете, какой скорости может достичь нож, брошенный с такого расстояния? Десяти—двенадцати метров в секунду! А девчонка-то наша весила не больше 45 килограммов, ее этим ударом внесло в кухню. Ну, скажите, зачем ей надо было бежать на кухню? Не чаем же она их собиралась угощать!
— Рома, но ведь он должен быть профессионалом, этот убийца!
— Вот-вот, Саша, правильное слово. Этот человек — профессиональный убийца! Этого человека учили убивать! Ищите его среди охотников или циркачей. А может быть, военных?
5
Школьные друзья и подруги Ким, студенты юридического факультета, работники магазина «Тысяча мелочей», жители дома над этим магазином... В кабинет Грязнова на Петровке, 38, оккупированный мною в восемь часов утра, один за другим входили люди, свидетели по делу. Никто из них не был свидетелем в прямом смысле, но по нашему закону любое допрошенное следователем лицо — свидетель.
—Ты, Сашок, как наш участковый зубной врач,— издевается надо мной Грязнов, — десять минут — зуба нет — следующий! И очередь у тебя как в районной поликлинике — с полкилометра.
Сам я себе напоминаю заводную игрушку, которой задали программу — вопрос, ответ, вопрос, ответ, подпишите... Я спешил. Я ждал, что вот сейчас откроется дверь, войдет еще один свидетель и скажет... Но все говорили одно и то же, порой даже одинаковыми словами, и не было ни фразы, ни слова, за которое можно было уцепиться - стоп, вот оно! — снова: вопрос, ответ, подпишите... Обычная школьница, обычная студентка. Она и на юридический пошла лишь потому, что не обладала способностями ни к математике, ни к физике, ни к пению, ни к рисованию. Лишь в одной сфере она была компетентна — в сфере сексуальных отношений.
— Ничего себе девка, за один год семерым дала, — резюмировал Грязнов.
— «Восьмерым», — уточнил я про себя, раздражаясь.
Вслух же сказал, внимательно изучая угол стола:
— Возьми этих семерых в оперативную разработку. Мне нужно знать о них все. Не могу же я допрашивать подозреваемых вслепую. И второе, не в службу, а в дружбу: допроси, пожалуйста, Лагину, мать Ким. Сегодня она должна прилететь из Якутска. Матери знают о дочерях больше, чем отцы: особенно в интимных связях. А я еду в прокуратуру.
Закроюсь на ключ, чтобы никакая собака мне не мешала. Мне нужно просмотреть все, что вы собрали за эти дни, составить донесение генеральному прокурору и план следствия...
Но ничего этого мне сделать не удалось — в Московской прокуратуре был большой хипеж. На нашем прокурорском языке это означает, что начальство проводит очередную внутриведомственную проверку. На этот раз в силки попался прокурор-криминалист Семен Семенович Моисеев. Кто-то донес Пархоменко, что Моисеев устроил сабантуй в кабинете криминалистики.
Зампрокурора Москвы Пархоменко дрожал от страха: вдруг наверху узнают о пьянке, и притянут этот факт к криминальной смерти практикантки. В стране разгоралась невиданная противоалкогольная кампания. Постановления партии и правительства требовали наказывать руководителей ведомств, которые допускают выпивки на рабочих местах.
— Александр Борисович, кто был организатором этой безобразной пьянки во вторник? — Пархоменко спросил это с таким выражением, как будто речь шла об организации по крайней мере Большого ограбления поезда.
— Совершенно случайно... Мы...
— Случайно? Тогда я вам назову зачинщика: Семен Семенович Моисеев.
— Ну, что вы, Леонид Васильевич. У товарища Моисеева больна печень. Он — непьющий.
В таком духе шли, вероятно, «допросы» и других участников нашего сабантуя. Меня беспокоило одно: спросит ли Пархоменко что-нибудь о Ким. Но я надеялся, что о моем приключении никому не известно.
— Кроме того, работы у меня по горло. И отвлечение меня от дел, контролируемых высшими партийными органами, противоречит установкам партии об укреплении дисциплины, — добавил я, демонстрируя свои достижения в искусстве демагогии.
Он нервно повел ушами и распрямил лоб от морщин.
— Почему вы меня так не любите, Турецкий? — расстроено спросил шеф.
« — Ну, Леонид Васильевич, вы не Ромео, а я не Джульетта! Почему я вас должен любить?
- Глаза Пархоменко холодно сверкнули за стеклами очков:
— Идите работайте, товарищ Турецкий...
В результате этой хреновщины всем было рекомендовано молчать о происшедшем, а Пархоменко издал распоряжение об изъятии практикантов из ведения Моисеева и передаче их под начало товарища Меркулова.
На моем столе лежала гора документов — материалов по делу Ким Лапшой было собрано гораздо больше, чем я предполагал. Но гораздо меньше, чем требовалось, чтобы схватить убийцу за горло. Я знал, что найду его сам, один. Я не думал о том, что их было двое, они слились у меня воедино, мне казалось, что я могу узнать его на улице...
Одному Богу было известно, как я ошибался.