Филатов отвернулся от стариковского взгляда, почувствовав и свою вину. Но еще больше оттого, что заварил всю эту кашу он. И возможно, прав был Артюшин, советовавший не соваться в это дело.
Но старик оказался разговорчивым. Филатов понял, что, помимо человеческого участия в чьей-то судьбе, старику, судя по всему, не хватает общения.
– Так вот, они мне сразу не понравились, – задумчиво продолжал Павел Григорьевич. Когда я тебя подобрал, мокрого, избитого, переодел (Филатов только сейчас заметил, что на нем выцветшие солдатские штаны и клетчатая серая рубаха), в дом не понес, а к себе в пристройку. Банька там у меня. Но там сухо и тепло. Закрыл тебя там. И тут столько этой нечисти понаехало! На крутых, как сейчас молодежь говорит, тачках. На пальцах перстни, на шеях цепи. Опрашивали наших. Потом ко мне сунулись. Дескать, дед, не видал ли ты тут человека лет сорока, описали твои приметы. Я человек слабый и, если бы они меня начали бить, не знаю, выдержал ли бы. Но если бы сдал тебя – всей деревне не поздоровилось бы. Поэтому сказал им, что рыбачил целый день и знать ничего не знаю. Предложил даже в дом заглянуть. Один, такой лысый, – Павел Григорьевич провел своими узловатыми пальцами по сивой голове, – впрочем, они там все почти под Котовского... Один из них в хату мою заглянул, но не осмотрел. Да и что у меня смотреть? Две комнаты. Правда, он под кровать залез, а потом пригрозил мне, что если обманул, то попрощаюсь с жизнью. Но это было полбеды, душа у меня в пятки ушла после того, как он к баньке пошел. Я, правда, ее шифером привалил, да и навоз там разбросал – не подступишься.
– Спасибо, отец.
– Да за что спасибо-то? – изучающим взглядом посмотрел Павел Григорьевич. – Может, ты и сам из числа этих бандюг? Я ведь не знаю. Сейчас вон все они стали бизнесменами – не подкопаешься, а телевизор посмотришь – убийство на убийстве в этой Москве. Страшно на улицу выйти!
– Отец, ты меня не бойся, я не из их числа. Не могу тебе всего сказать. Хороший мой знакомый в беду попал... А сколько их было? – неожиданно переспросил Филатов.
– На трех больших машинах, человек пятнадцать.
– Что они еще говорили?
– Да молчали! Но мне они не понравились. Я ведь, сынок, войну прошел и кое-что понимаю в этой жизни.
– А вы что, в самом деле на реке рыбачили?
– А как же! И рыбачил, и приглядывал. Они чего ко мне в дом пошли? Все у нас знают, что я сторожу лодки у спасательной станции. Правда, это место в километре от того, где я тебя подобрал. Дом мой на отшибе стоит, на пригорке. Я тебя в мотоцикл свой посадил – и к себе! Заехал с другой стороны, так что меня никто не видел. Тем более что я тебя брезентом закрыл.
– Спасибо, отец! С тобой бы я в разведку пошел, – усмехнулся Филатов.
– Я сам в артиллерийском разведбате служил. Под Берлином генерала взял. То-то! – похвалился Павел Григорьевич.
– А как ты, отец, меня нашел?
– У нас на станции. А она еще со сталинских времен находится тут. Там около 30 километров сетей хранится, которые со дна «кошкой» еще не достали, мы потом их сжигаем. Бывает, что в сети попадают яхты, нас вызывают – и мы помогаем им распутать. Если обнаруживаем нефтяные пятна на поверхности воды, тут же сообщаем специалистам из инспекции среды.
– А из инспекции никого не было?
– Сегодня я их никого не видел, – почесал затылок старик. – У сотрудников водной полиции взвод состоит из 14 человек. Но людей не хватает. Им же по всей реке наблюдать надо, и территорию вокруг тоже. Гоняют они и машины, которые к реке отдыхающие ставят, и за рыбаками смотрят.
– Так не пешком же они, Павел Григорьевич, перемещаются?
– Не пешком, конечно. У них четыре катера: два импортных, что поновее, и два еще с советских времен. Они на ходу, правда, один требует починки, на что нужны деньги. Еще они передвигаются на двух моторных лодках, очень скоростных. Если катера развивают скорость до 80 километров в час, то лодки летают на воде еще быстрее. Однако есть проблема: на скорости лодка может поднять нос, «зацепиться» за ветер и перевернуться. Но потопить ее практически невозможно, у нее надувные бока и двойное дно. Есть у водной полиции и обычный сухопутный джип, чтобы, если кто успел уйти, скажем, по реке и выбрался на берег, настигнуть его на берегу. – Однажды мы шли на катере недалеко от берега, глубина там была около 1,70 метра, – сбился с темы Павел Григорьевич. – И вдруг нам сообщают, что задержали подводного охотника. Спрашиваем где, а они отвечают, что как раз там, где мы проходили. А у катера осадка 1,20 метра, так что повезло мужику, что мы его не задели. Зато наказали, ведь подводная охота запрещена, не разрешено рыбу стрелять, – заметил собеседник. – Только в определенных местах и при наличии специального разрешения.
Филатов внимательно выслушал эту информацию. Нужно выбираться отсюда, но сначала досконально изучить обстановку. Если старик не соврал и его появление осталось незамеченным, можно сказать, что и он и собеседник легко отделались.
– При мне были еще кое-какие бумаги...
– Все на месте. Я их даже высушил, – не без гордости ответил старик и принес Филатову то, без чего задуманный им план был бы бессмысленным.
Но карты перед своим спасителем Филатов решил не раскрывать. Мало ли что взболтнет старик – ему же хуже будет!
В этот момент к собеседникам подбежал дворовой песик – небольшой черно-белый кобель.
– Бим, привет, – обращая внимание на черное ухо пса, дружелюбно обратился к четвероногому другу Филатов.
. – Да не Бим, а Пиночет, – поправил его старик.
– Вот как, – засмеялся Филатов. – И почему же Пиночет?
– Да политик есть такой. Когда щенком ко мне прибился, по телевизору про этого диктатора передача была – вот я и назвал его, горемыку. А пес отменный. Вообще он не очень привечает гостей, да, Пиночетушка? – хозяин потеребил своего черно-белого приятеля за ухо. – Он вообще никого во двор не пускает, кроме знакомых и детей.
– А у вас еще и дети? – настороженно спросил Филатов.
– Они нечасто бывают здесь. Кому нужен старик? – вздохнул Павел Григорьевич. Сын в Москве бизнесом занимается, а дочь замуж вышла за канадца, теперь в Торонто живет.
– А песик что надо! – заметил Филатов, поглаживая Пиночета.
– А еще у нас кот по имени Хусейн, но он появляется несколько раз в месяц, чтобы поесть от пуза, отдохнуть, а потом снова пропадает, – рассказывал Павел Григорьевич. – Да и Пиночет иногда на несколько дней исчезает. Однажды я его в собачьем приюте нашел – здесь недалеко. Убить хотели. И как он туда попал – неизвестно.
Ближе к вечеру ветер успокоился, волны на Москве-реке стали меньше, зато какое-то время накрапывал небольшой дождик. Ночью Филатов уговорил старика перебросить его на другой берег. Нужно было заглянуть домой, пока братки не вычислили его адрес и не установили за квартирой наблюдение.
* * *
– Ну, что, Утюг, будем его кончать!
Это были первые слова, которые Артюшин услышал после потери сознания. Он судорожно цеплялся за память, но не мог вспомнить, как очутился здесь – в небольшой и темной камере, освещаемой светом из тюремного коридора. Он даже заметил тень надзирателя, который, по всей видимости, был в сговоре с этими подонками.
Артюшин сидел, прислонившись к холодной стене камеры, и ему едва хватало сил, чтобы не завыть от сильной боли.
– За что? – успел вымолвить Артюшин, вытирая кровь на подбородке.
– Заткни фонтан, демонюга! Ты здесь никто, и фамилия твоя никак!
– Думал, что за тебя кто-нибудь заступится? Нет, – прикуривая, заговорил незнакомый уголовник. Он был сильно худой, а татуировки на пальцах и на плече свидетельствовали о том, что перед ним сиделец со стажем, изучивший досконально тюремную жизнь. Глаза и волевой подбородок говорили о том, что этот человек привык добиваться своего. Второй был, судя по наружности, просто боевиком, на лице которого не проскальзывало и тени интеллекта.