Роман ПОДОЛЬНЫЙ
Неисторический рассказ
"Способность машин" захватить власть над миром, стала модной темой американской прессы
- Охота была неудачна, - сказал вождь. - А племени нужно мясо. Я долго терпел твое своеволие, Рик, но теперь довольно. Лошадь должна быть убита, ее мясо поделят охотники.
Юноша гордо вскинул голову:
- Ты не сделаешь этого! Лошадь уже слушается меня.
- Поэтому ты и хромаешь уже третью луну? Я не намерен ждать, пока ты сломаешь себе шею, как твой брат. Шаман со мной согласен.
Вождь взглянул в сторону старика, с напряженным вниманием слушавшего разговор. Тот важно кивнул головой:
- О, сильнейший среди сильных, разреши, я объясню твои мысли этому неразумному юнцу.
- Только побыстрей. Эй, жена, разводи костер, скоро у нас будет мясо! - и вождь с безразличным видом присел на пень у хижины.
- Скажи, Рик, - начал шаман, - зачем ты не убил этого коня, а привел в деревню?
- Ты никогда не мчался быстрее ветра, старик! Ты не знаешь, что это такое - чувствовать себя в тысячу раз более быстрым, более сильным, более свободным.
- Но зато я не знаю и боли от удара копыта, я не падал с конской спины на камни!
- Мужчину нечего пугать, - вмешался вождь, - дело не в опасности. Лошади просто ни на что не годны.
Рик даже захлебнулся от возмущения.
- Это лошади ни на что не годны? Они могут делать все. Они потянут вместо нас соху и повезут грузы. Верхом на них мы будем преследовать быстроногих антилоп. Наши женщины мелют хлеб между двумя камнями. Конские копыта заменят и руки, и камни. В битве лошади будут бить копытами врагов и перегрызать своими страшными зубами глотки. Им доступно даже искусство. Я научил свою лошадь танцевать, честное слово. Хотите, покажу? Человечество вступает в счастливейшее время. Лошади возьмут на себя все тяжелые работы. Человек будет только приказывать им и делать то, что лошади не могут: рисовать на стенах пещер, сочинять стихи, словом, творить!
- Это-то и страшно, - выкрикнул шаман. - Люди, не знающие тяжелого труда, станут слабыми и беспомощными, Рик! Станут дряблыми мышцы и жирными сердца, о юноша.
- Мой дед рассказывал, о шаман, что когда люди взяли к своим огням собак, тогдашний шаман уверял, что мужчины разучатся охотиться.
- Он был прав, дерзкий мальчишка! Раньше охотник низко-низко опускал нос к звериному следу. Теперь он задирает его вверх - как же, ведь у собаки нюх лучше! А что мы будем делать, если собаки все передохнут или убегут? О, наши охотнички сами не поймают и зайца! Если вождь не помешает тебе сегодня, твои внуки разучатся даже ходить - за них это будут делать лошади.
- Да, это страшно, - прошептал Рик.
- Но это не самое страшное, - веско заговорил вождь. - Я вождь, потому что в племени нет человека сильнее меня. И волчью стаю тоже ведет сильнейший. Собаку, даже самую большую, я задушу одной рукой. А лошадь ударом копыта разобьет голову даже самому сильному человеку. Зубы же у нее больше, чем у тигра. Если люди и лошади будут жить рядом, хозяевами станут те, кто сильнее, Сейчас Рик носит своему коню траву. Через двадцать весен это будут делать все мужчины, и уже не по доброй воле. Ты сам увидишь, если доживешь, как люди станут не господами, а рабами.
Через много поколений племя будет проклинать твое имя... Но нет! Ведь сейчас ты убьешь свою никуда не годную и опасную лошадь! И довольно болтать! Костер уже горит, и племя ждет мяса.
- Ты велик не только силой, но и мудростью, вождь! - шаман восторженно глядел на его мрачное лицо.
А Рик молча побрел прочь от костра к своей хижине, у которой была привязана первая почти уже прирученная лошадь. Вождь и шаман видели, как он медленно вытащил из-за пояса каменный топор и проверил пальцем остроту скола.
...Вождь хлопал себя ладонями по бороде, гася золотые звездочки искр, которыми рассыпался фонтан головешек. Каменный топор, брошенный меткой рукой, шлепнулся как раз в середину костра. А человек на коне кричал тем, кто сидел у огня:
- Негодная лошадь? Для одного-то она годится! Чтобы ускакать от вас. А там посмотрим!
Стук копыт затихал вдали. Страшным ударом о камень вождь в приступе гнева раздробил свою палицу. Шаман лежал на земле, уткнувшись лицом в дрожащие ладони. Губы его шептали:
- Племя обречено...