Он жил в Америке в течение тридцати лет, и до сих пор говорит с сильным акцентом. Не он один. Отец Тины, Марко, тоже. Работая и общаясь в основном с хорватами, отцы забыли, что они американцы. Даже немного.
Моя мама подталкивает папу и говорит:
— Борис, не говори о свадьбе с Натальей. Ты знаешь, каково это для нее. — Мама говорит на английском чертовски хорошо. Она немного драматична. Не то чтобы я обвиняю ее. Когда ты вырастила троих рыжих дочек, то становишься такой. Мой папа пытался выдать меня замуж за хорошего хорватского парня, когда мне было восемнадцать, и всякий раз, когда он упоминает брак в разговоре, я обычно просто ухожу от него, еще продолжающего говорить.
Папа смотрит на маму:
— Ана...
Мама обрывает его:
— Борис.
Папа надувается и отводит взгляд в сторону.
Мама 1: Папа 0.
— Я вижу Нину у бара. Думаю, что присоединюсь к ней и что-нибудь выпью, — выбираюсь из когтей своего отца и ухожу.
Я делаю два шага и слышу, как мой папа кричит:
— Pamet у glavu! Nemoj mi sramotit!
Я ухмыляюсь. Я слышала это, когда была ребенком. Это означает: «Включи мозги» и «Не позорь меня». Каждый хорватский ребенок слышит это, пока растет, и, скорее всего, и дальше. Мне почти двадцать девять, и я до сих пор слышу это!
Мои сестры в баре беседуют и, очевидно, флиртуют с красивым барменом блондином.
Он на самом деле красив.
Не горяч. Его красота классическая.
Я видел его несколько раз, но не знаю имени. Мы все собираемся в «Белом кролике» каждый субботний вечер, чтобы выпить и расслабиться. Ник сделал нас с девочками ВИП-персонами. У нас есть собственная кабинка и все, что мы пожелаем
Я ухмыляюсь и решаю побыть настоящей сукой. Я собираюсь испортить их веселье.
Изображаю лучшую страстную улыбку, прохожу между своими сестрами и наклоняюсь через стойку к бармену.
— Здравствуй. — Я наклоняю голову и рассматриваю его лицо, как будто увидела его в первый раз. — Я уверена, что ты — новенький. Я бы вспомнила тебя, если бы видела здесь раньше.
Слегка прикусываю ноготь своего мизинца, делая акцент на естественно пухлые губки.
Бармен смотрит на мои губы, напрягается и отвечает сдавленно:
— Здравствуй. — Он прочищает горло и пытается снова: — Здравствуй. На самом деле я знаю тебя, Нат. Я вижу тебя каждый вечер субботы на вечеринках.
Я изображаю лучшее смущенное выражение лица и наклоняюсь еще ближе, так что он может видеть мое декольте.
— Прости. Может быть, я могу это исправить...
— Стефан. Но все зовут меня Шериф, — он берет мою руку и целует.
Я беру его руку, слегка целую кончик среднего пальца и провожу им по моей нижней губе. Рот Стефана немного приоткрывается, и его тело напрягается. Он выглядит болезненно. Я шепчу:
— Позволь мне как-нибудь компенсировать это для тебя... Шериф. — Затем я подмигиваю и ухожу, оставив сестер дымиться от злости.
«Ха-ха... Выкусите, шлюхи!»
У нас с сестрами отношения любовь-ненависть. Мы любим ненавидеть друг друга. Мы похожи, у нас одинаковые взгляды на многие вещи, и мы очень близки. Мы любим друг друга до смерти, и, если кто-то обидит одну из моих сестер, он ответит передо мной. Или моим кулаком. Неоднократно.
Я иду в уборную. Как только подхожу ближе, слышу, что кого-то тошнит.
— Все в порядке? — кричу я.
— Отлично! Фасолинке не нравится, что мама слишком много танцует.
Бедная Тина.
Я хихикаю:
— Либо так, либо она привлекает внимание.
Тина смеется:
— Так же, как тетя Нат!
Меня пробирает самый зловещий смех, который звучит как хохот старика. Тина смеется в кабинке, но ее быстро снова начинает рвать. Бедняжка страдает от токсикоза на протяжении всего дня. Я помню, что было так же, когда она была беременна дочерью Миа, которая умерла несколько лет назад.
— Хочешь, я принесу тебе лимонад? — спрашиваю.
Она стонет и отвечает хрипло:
— Да, пожалуйста, милая.
Прежде чем ухожу, я проверяю свое отражение в зеркале. Мне нравятся мои волосы. Они длинные и слегка волнистые. Раньше они были пурпурно-фиолетовыми, но недавно я окрасила их в ярко-красный. С моими пухлыми красными губами, зелеными глазами и пышными формами, меня легко можно ошибочно принять за Джессику Рэббит. И я люблю играть роль соблазнительницы.
Я выхожу из туалета и направляюсь обратно в бар к моим «несчастным» сестрам. Они обе пялятся на меня:
— Что это было, шлюшка? — выплевывает моя старшая сестра, Нина.
— Да, он запал на тебя и теперь не вернется к нам, шлюшка! — моя младшая сестра, Елена, иронизирует.
«Ах, чувствую любовь».
Когда люди видят нас вместе, они могут сказать, что мы сестры. У нас разница в год друг от друга. Единственное, чем мы отличаемся, — волосы. Нины покрашена в блондинку, волосы Елены окрашены черным.
Нина — парикмахер, у нее свой собственный салон в Кали. Я ненавижу то, что мне приходится платить за стрижку в Нью-Йорке, когда моя сестра — парикмахер. Елена все еще учится. Она хочет быть физиотерапевтом.
— Успокойтесь, шлюшки. Было совершенно очевидно, что вы делали. Не надо унижаться, — отвечаю с ухмылкой.
Любой, кто посмотрит на нас, увидит трех улыбающихся и мило беседующих сестер. Никто не догадается, о чем мы говорили друг с другом на самом деле. Каждая произнесла оскорбление с особой любовью. Уж я-то знаю.
Нина улыбается и обнимает меня за плечи.
— Он был полностью мой. Отвалите, ведьмы.
Елена поддельно смеется и слегка толкает Нину:
— О, пожалуйста, он не хотел тебя, Нина. Никто не хочет девочку с усами.
Мы все смеемся и обнимаем друг друга за талии. Мы действительно любим друг друга. У нас просто странный способ выражения этого.
Я шучу:
— Может быть, мы должны следовать сестринскому правилу: «Если ты хочешь одну из нас, ты должен взять всех».
Нина отвечает:
— О, да, потому что одной шлюшки недостаточно. Ему нужны все три.
Елена дразнит:
— Конечно. Мы могли бы пригласить маму и папу в качестве зрителей.
Все мы замираем на мгновение, а затем хмуримся и бормочем:
— Фууу.
Стефан подходит к нашей стороне бара, и я кричу:
— Шериф, мне нужен лимонад. Невесту снова стошнило.
Он вдруг останавливается, поворачивается, и лимонад появляется передо мной, как по волшебству.
Я беру бутылку, целую своих сестер в щеки и иду обратно до туалета. Проталкиваю лимонад под дверь кабинки, и Тина кричит:
— Ура! Больше никакого рвотного дыхания.
Я хихикаю и спрашиваю:
— Ты хочешь, чтобы я осталась с тобой, милая?
Она сразу же решительно отвечает:
— Нет! Нет ничего хуже, чем слушать, как кого-то тошнит. На самом деле, есть. Нюхать чужую рвоту!
Я сдаюсь:
— Хорошо, хорошо, мой телефон при мне, если я тебе понадоблюсь.
Когда я выхожу за дверь туалета, кто-то врезается в меня сзади. Жестко. Я покачиваюсь и почти падаю, но сильные руки оборачиваются вокруг моей талии и крепко держат меня.
Я внезапно чувствую головокружение. Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю.
Вот черт.
Узнаю этот запах. Я фантазировала об этом аромате. Мои веки трепещут, и я сосредоточенно смотрю на гаденыша.
Дух смотрит на меня с решительным выражением в глазах:
— Всё хорошо, красавица?
Я ненавижу то, что люблю, когда он так называет меня.
Всё еще в оцепенении, хриплю:
— Ты хорошо пахнешь.
«Аплодисменты мне. Браво».
Моя спина прижата к его животу и груди. У него не такое телосложение, как у Ника. Дух более стройный, чем Ник, и почти такой же высокий и здоровый. У него худая подтянутая фигура пловца, хотя его бицепсы больше, чем у пловца. Светлые взлохмаченные волосы выглядят идеально уложенными, хотя он проводит рукой по ним каждые пять минут, а в смокинге с бабочкой он выглядит возмутительно красивым.
Он отвечает хриплым голосом:
— О, да?
Мужчина наклоняется и зарывается носом в мои волосы.