Кофе и вправду был негорячий, потому что секретарша заорала не от боли, а от злости. Возможно, ей было жалко джемпер. Да еще браслеты свалились с ее руки, и Полина мстительно на них наступила.
Волованов сидел за столом, не делая попыток помочь своей секретарше и урезонить Полину. А та в два шага пересекла приемную и выскочила в холл.
Около стойки дежурного она увидела вертлявую тетку с бордовым губками бантиком и метнулась к ней. Но тетка, едва заметив Полину, кинулась прочь, как от зачумленной. Поскольку Полина загораживала проход к кабинетам, тетка ускользнула в то единственное помещение, которое оказалось доступно, – в комнату, на двери которой красовался красноречивый женский силуэт.
Полина, оглянувшись на рыжего парня за стойкой, юркнула следом за вертлявой теткой.
Та спряталась в одну из кабинок, но ее выдавало шумное дыхание.
– Галина Евгеньевна, ведь это вы мне звонили? – проговорила Полина, остановившись перед кабинкой.
– Ничего не знаю! – донесся из кабинки сдавленный голос. – Оставьте меня!
– Но ведь вы хотели мне помочь… – еще раз попыталась установить контакт Полина. – Вы были правы… я очень зря доверилась Волованову… я отдала ему ключи от сейфа, и сейчас там нет никаких денег…
– Уходите! – затравленно прошипела из-за двери бухгалтерша. – Я никому не звонила, ничего не видела и ничего не знаю! И вообще – мне не нужны неприятности!
Последние слова заглушил громкий шум льющейся воды. Полина убедилась, что больше ничего не добьется, и направилась к двери, думая, какой ужасный контингент подобрал себе в сотрудники ее покойный муж. По дороге ей попалась синтетическая швабра с желтой пластмассовой ручкой. Повинуясь порыву, Полина схватила швабру и заклинила ручкой дверь кабинки. Вот славно получилось! Пускай-ка мымра из бухгалтерии посидит там подольше и подумает о своем поведении…
Голова, как ни странно, не болела, последствия ушиба прошли. Полина чувствовала себя удивительно бодрой и полной сил. И злости. Но не той бешеной, слепой ярости, которая застилает глаза кровавым туманом, когда человек не осознает себя и готов крушить все подряд (такое состояние в судебных протоколах называется аффектом). Нет, в душе Полины царила ровная холодная злость. Самое интересное, что злиться нужно было главным образом на себя. Но свои собственные ошибки Полина признала еще до похода в фирму покойного мужа, теперь же самым умным было признать, что сила пока не на ее стороне, и успокоиться. А что касается Волованова и остальных сотрудников «Контекста», то Полина посчитается с ними после. Всех уволит, а первую – секретаршу. Тут она вспомнила, как от злости щеки наглой девки отливали малиновым, под цвет джемпера, а сам джемпер от кофе стал мерзкого бурого цвета, и настроение сразу улучшилось.
На улице шел легкий дождик, а Полина, как водится, забыла дома зонт. Когда передвигаешься не на своих двоих, а на четырех колесах, зонтик не нужен, он перестает быть предметом первой необходимости. Однако сейчас Полина не стала брать машину, поскольку денег в кошельке оставалось катастрофически мало. Этак и еду скоро не на что будет купить! Нужно скорее попасть домой и отыскать наконец в бумагах Ильи завещание или хоть какой-то намек на изъявление его последней воли.
Быстрая ходьба, выяснила Полина опытным путем, способствует снятию напряжения. Поездка в метро оказалась познавательной – выяснилось, что за три года Полина не растеряла необходимых навыков и, как и раньше, прекрасно умела толкаться и следить за сумкой.
В квартире все было по-прежнему. Уходя, Полина распахнула все форточки, но все равно пахло чем-то затхлым и противным. Наверное, так пахнет человеческое горе.
В кухне она успела малость прибраться, и посудомойка за время ее отсутствия выполнила свою работу, так что сейчас в помещении можно было находиться. Полина ощутила зверское чувство голода – очевидно, организм так реагировал на стресс. Она бросила в кастрюлю четыре сосиски и откусила бублик. Он остыл и по вкусу напоминал резину. Сосиски сварились. Полина нашла в холодильнике полбутылки кетчупа и сама удивилась размеру своей радости.
Запив сосиски холодным апельсиновым соком, Полина перевела дух и отправилась в кабинет мужа, чтобы начать утомительные поиски завещания.
Минут через сорок она плюхнулась на диван в полном отчаянии. Не нашлось никакого намека на завещание. В ящиках стола валялись разные мелочи – дареные ручки и зажигалки, ежедневники и записные книжки, сломанные карандаши и брелоки для ключей. В одном, правда, лежала стопка бумаг, и Полина было обрадовалась, но там оказались только документы на квартиру и машину. А еще свидетельство о браке, какие-то никому не нужные удостоверения, несколько любительских фотографий да просроченный пропуск в бассейн. И больше ничего. Полина в злости вывалила все прямо на пол, но необходимого так и не нашла.
Она посидела немного на диване, чтобы успокоиться, и выкурила сигарету, хотя давно бросила. Илья сам не курил и не любил запаха дыма в доме.
«Обещал, что обеспечит, – горько подумала Полина, – а сам оставил ни с чем…»
И тут же устыдилась своих мыслей – муж погиб, его только что похоронили, а она думает лишь о деньгах. Он не заслуживает такого отношения. Нужно съездить еще раз в офис фирмы и поискать в сейфе. Волованов, конечно, подлец, но не идиот, он не станет скрывать от нее завещание, оно ему не нужно. Даже если завещания нет, она как-нибудь протянет полгода – продаст что-нибудь, на работу устроится. А там все устаканится. Родни у Ильи не осталось, никто не станет претендовать на наследство.
Полина приободрилась и направилась на кухню выпить чаю, как вдруг в прихожей мелодично запел сигнал домофона. Неужели снова явился Волованов? Она подошла к двери, сняла трубку и спросила как можно строже:
– Кто здесь?
– Полина Сергеевна, – донесся из трубки негромкий вкрадчивый голос, – это Казимир.
– Казимир? – Полина недовольно поморщилась.
Казимир появился у них в доме примерно год назад, когда Илья решил обставить свой кабинет настоящим антиквариатом.
Полина любила свою квартиру и с удовольствием занималась ее обустройством. Муж все одобрял – и нежно-сиреневую спальню, и просторную светлую гостиную с большими комнатными растениями в кадках. Мебель в гостиной была под светлый орех, а стены – золотистые, окна выходили на запад, так что во второй половине дня комната казалась до краев заполненной солнечным светом. И только кабинет Илья пожелал обставить по собственному вкусу. Он терпеливо дождался, когда Полина закончит отделку кухни и ванной, согласился с ее концепцией холла (светло-серые стены и металлические светильники сложной формы), а потом заявил, что в своем кабинете он хочет видеть настоящую старинную мебель, никакого новодела! Полина не стала спорить – в конце концов, деньги его, человек имеет право…
Тогда-то один из деловых знакомых дал мужу телефон Казимира, сказав, что тот знает всех серьезных антикваров города и может достать все, что угодно, хоть луну с неба. Казимир оказался скользким тщедушным типом неопределенного возраста, с маленькими бесцветными глазками и таким вороватым выражением лица, что Полине захотелось немедленно выставить его из квартиры.
– Илья, – сказала она мужу, едва Казимир вышел за дверь, – у него же на лице написано, что он жулик и прохиндей!
– Да брось, детка, – отозвался Илья с беззлобным смешком. – Казик совершенно безобиден. И может быть очень полезным. Все знакомые отзываются о нем неплохо. А что у него такое лицо… Разве он в том виноват? Нельзя судить о человеке по внешности! Внешность бывает обманчива!
Казик появлялся снова и снова. Говорил он тихо и вкрадчиво, и в его речи постоянно звучали непонятные, завораживающие слова: маркетри, интарсия, волюта, жирандоль, бидермейер, кассоне, жакоб… Илья, кажется, «заразился» от него – начал говорить на том же таинственном языке. Более того, он даже начал понимать эти слова и пытался объяснить их Полине. Полина запомнила, что интарсия – это украшения на мебели из дерева ценных пород, слоновой кости или бронзы. Но дальше ее познания не пошли.