И вы удивляетесь, почему я хотела отправиться домой?
– Они близнецы, несмотря на то, что не похожи друг на друга. Это почти как если бы у одного были все хорошие черты, и у другого плохие.
Я усмехнулась, после быстрой проверки удостоверившись, что никого не было рядом (вы не можете быть слишком осторожны с тем, что имеет отношение к Абсент).
– И потом есть Сорен. Он тоже друг.
– Да, есть Сорен, – сказала она садясь и расправляя свою отделанную тесьмой ретро рубашку в стиле семидесятых от Стиви Ника. Я могла бы сказать, что она пыталась казаться всезнающей, способ к которому обращаются взрослые всякий раз, когда вы рассказываете о парне своего возраста. Дело в том, что Имоджен выглядела так, словно она только на несколько лет старше меня, приблизительно лет двадцати, так что иногда я забывала, что жизнь такая долгая, как ее, сделала ее более взрослой, чем любой взрослый, которого я знала. – Он очень милый мальчик.
– С ним все в порядке, – сказала я, реально бесстрастно. Я не нуждалась в том, чтобы Имоджен говорила всем, что я втюрилась в Сорена. Я не втюрилась, на случай если вам интересно. Сорену было пятнадцать (на год моложе меня), у него были рыжеватые волосы и усеянное веснушками лицо, и он был на три дюйма ниже и вероятно на пять фунтов легче. Однако он был единственным человеком на ярмарке, кто оказался близок мне по возрасту, так что мы зависали вместе.
– Думаю, возможно… – Имоджен глянула вверх и лучезарно улыбнулась трем молодым женщинам, которые приблизились к ее столу. Они спросили ее что-то на венгерском, и после, наградив меня извиняющимся взглядом, она ответила и махнула им на стулья с другой стороны стола. Клиенты. Мне было немного одиноко и я любила постоять и поболтать с Имоджен, но первое, что я выучила, когда мама притащила меня сюда месяц назад, что выгодные клиенты на первом месте. Я подарила Имоджен легкий кивок и отправилась прочь, поискать где был Сорен.
Готская ярмарка обычно размещалась в основную подковообразную форму, с большим шатром у основания «подковы», и двумя длинными крыльями, состоящими из личных палаток, со всевозможными «талантами» вдоль одной стороны и торговыми палатками вдоль другой.
Палатки не были кемпинговыми; они были сделаны из толстой парусины, расписанной в дикие цвета и еще более дикого дизайна, все они были спереди открыты, у некоторых имелись деревянные панели для прочности. Большинство могли быть быстро установлены или собраны, и упакованы в длинные брезентовые чехлы. Сорен большей частью помогал с установочной и демонтажной частью работы, но он так же исполнял случайные поручения, поручения своего отца (Питера), которые тот собирался сделать, но на которые никогда не хватало времени.
Я побрела вниз мимо линии палаток, снующих туда-сюда ранних посетителей ярмарки, прислушиваясь, но не понимая, к речи на других языках вокруг себя. Большие фонари закрепленные вдоль проходов были включены, так как солнце только что село, отбрасывая мрачные тени на небольшие проемы и пустоты на покрытом травой поле, где проводилась ярмарка. Соблазнительные, пряные ароматы шли от палатки продавца еды, смешиваясь со слабым тягучим запахом нагретой солнцем земли под моими босоножками. Я махнула маме, которая советовала кому-то чары. Дэвид, ее кот, сидел на столе, похожий на черный мясной рулет, его передние лапы были подвернуты под грудь, а белые усы дернулись, когда он наблюдал за моей прогулкой. Дэвид на самом деле не любил меня, я же терпела его главным образом потому, что люблю кошек, но так же и потому, что мама сказала, что он очень мудрый.
Кот. Мудрый. Пофиг.
Я нашла Сорена внизу с кучкой парней в одинаковых джинсовых куртках, выгружающих усилители и звуковую аппаратуру с потрепанного старого грузовика. Замещающая группа прибыла.
– Привет, – сказала я.
– Привет, – ответил Сорен. Так мы крутые.
– Как называется группа? – спросила я пока он сражался с усилителем, который был почти такой же высоты как и он. Я подняла одну сторону на свое плечо и помогла ему опустить его с грузовика на тележку.
– Crying Ores [6]. Выглядят замечательно, не так ли?
Мы оба глянули на парней, скучившихся у звукового пульта. Я пожала плечами.
– Они выглядят так же как все остальные группы. – Я скорее бы умерла, чем призналась в том, что готский на самом деле не был моим стилем. Я была девушкой любившей баллады. Мне нравилась Лорина МакКеннитт[7] и Сара МакЛахлан[8], женщины вроде них. А парни, поющие о желании полоснуть кому-нибудь по запястьям и вечно смотреть на капающую из них кровь, оставляли меня равнодушной.
– Я слышал их прошлой ночью. Они хорошие. Тебе понравятся. – Я снова пожала плечами. – Пожалуйста, прихвати это для меня. Отдай Стефану – человеку с одним ухом.
Сорен свалил тяжеленную бухту кабеля в мои руки. Я чуть хрюкнула, когда он это сделал. Чертова штука весила тонну. Я осторожно обошла вокруг усилителей, массы звукового оборудования и разных контейнеров, и шагнула в проход между грузовиком и палаткой. Прямо под колеса мотоцикла.
Глава 2
– Нарнг.
Тьма закружилась в моей голове, но это не была привычная темнота за веками, или даже дважды испытанный мрак анестезии, но по-настоящему черная тьма, что была наполнена мукой… и беспокойством.
Ты ушиблась? Что-нибудь болит?
– Гарк, – сказала я. По крайней мере, подумала, что это была я, ощутив, как мои губы шевельнулись и только, но я не припомню, чтобы когда-нибудь до этого в своей жизни говорила слово «гарк», так, в самом деле, с чего бы я сказала его сейчас, в этой горестной черноте, что говорила прямо в моей голове?
Гарк. Мне не знакомо это слово. Это что-то новенькое?
– Ммрфм. – Ага, это было сказано мной, я признала «ммрфм». Я говорила это каждое утро, когда срабатывал будильник в радиоприемнике. Я сплю крепко. И ненавижу, когда меня будят.
Не похоже, что ты пострадала. Ты не ударилась головой?
Мотоцикл! Меня переехали. Наверно я мертва. Или умираю. Или в бреду.
Ты выскочила прямо передо мной. У меня не было времени объехать тебя. Тебе реально надо научиться смотреть, прежде чем выходить из-за грузовика.
А ты не должен был ехать так чертовски быстро, мысленно ответила я голосу, который словно мягчайший бархат потерся о мой мозг, ни в малейшей степени не удивленная или шокированная и даже не посчитавшая странным, что кто-то мог говорить со мной без слов. Я пробыла с Готской ярмаркой в течение целого месяца. И видела более странные вещи.
Голос улыбнулся. Понимаю, что это звучит глупо, потому что как может голос улыбаться, но этот мог. Я ощутила улыбку в своей голове так же ясно, как и ладони, пробежавшие вниз по моим рукам, явно проверяя, не поранилась ли я.
Ик! Кто-то трогал меня! Моих рук снова коснулись…
Мой мозг, вроде странного слайд-шоу, затопили образы несвязанных моментов жизни. Там был парень в одном из тех длинных, богато расшитых камзолов какие носили мужчины во времена Французской Революции. Этот чувак размахивал руками и от чего-то выглядел реально самодовольным, но как только я собралась его получше рассмотреть, он истаял в грязь и дождь, и кровь, растекающуюся от мертвого парня в одежде времен Первой Мировой войны. Он растянулся в окопе, его глаза были невидяще открыты, а капли дождя сбегали по его щекам в волосы. Стояла ночь, и воздух был пропитан запахом серы и мочи и чего-то другого, что я не могла идентифицировать. Это тоже растворилось (слава Богине), на сей раз в леди в огромном, и я имею в виду громадном, с ярд высотой, напудренном белом парике и офигительно широком в бедрах платье с почти вываливающимися из него сиськами. Она поднимала подол своей юбки, демонстративно, крайне медленно обнажая ногу, как если бы делала это специально (а то нет), что-то говоря на французском об удовольствии.