Последняя группа, что у нас была, оказалась из Голландии, и они были действительно популярны, привлекая множество народа на шоу, но так как Crying Oresбыла местной группой, я полагала, толпа не будет такой большой как прежде.
Я немного побродила вокруг, наблюдая за посетителями (они были намного более интересными людьми, чем те, на кого они пришли посмотреть), более чем немного скучая. Я думала, что пока иду, посмотрю, не появится ли у Талулы какая-нибудь интересная эманация (в последнее время все на выходе принимало форму Мэтта Дэймона, а она получала легкую давку), когда поняла, что было без четверти одиннадцать. Я зависала вокруг, в стороне от палатки своей матери, пока ее клиент не ушел, сжимая бутылочку счастья. (Самое популярное зелье мамы – оно, кстати, реально работало. Я выпила его большой кувшин, когда только училась ползать. Она рассказывала, что я смеялась прямо-таки целую неделю.)
– Франни, ты не могла бы приглядеть за вещами пару минут? У меня есть несколько заранее сделанных флаконов счастья и удачи, но закончилось благословение. Я просто сбегаю в ванную и вернусь за два взмаха кошачьего хвоста.
Готова поклясться, Дэвид закатил глаза.
– Конечно, без проблем. Эй, мам, ты знаешь что-нибудь о брате Имоджен?
– Брате Имоджен? Я не знала, что у нее есть брат. И куда только я положила эти ключи…?
Она склонилась, ковыряясь в своей огромной сумке, в поисках ключей от трейлера. В первую неделю путешествия с ярмаркой, когда я пребывала в ужасном шоке от необходимости переехать из хорошего дома на окраине Портленда в маленький трейлер в середине Германии, она сказала, что я могу выбрать, как разрисовать его. У каждого на ярмарке был свой трейлер с нарисованными на них собственными символами. У Имоджен был золотисто-белый, с алыми руками и рунами. У Абсент розово-зеленый (ужасная комбинация), в то время как «автобус-превращенный-в-дом-на-колесах» Сорена и Питера был нежного небесно-голубого, с замком и рыцарями верхом на лошадях, тянущимися по всей длине. Сорен рассказывал мне, что в немецком городе, где он родился, были развалины большого замка, в котором он обычно любил играть.
Мама хотела на нашем изображение Богини. Я же выбрала полночно-синий фон с золотыми звездами и полумесяцем на нем. Она вложила в это все виды метафизических значений, говоря, что я хотела изобразить таинство непознанного, бла-бла-бла.
Я просто думала, так будет симпатичней.
– Пропади все пропадом, я знаю, что у меня были ключи, когда я покинула трейлер, помню, закрыла его после твоего ухода. Милая?
– Я отдала тебе свои ключи пару дней назад. Мам. Не говори мне, что эти ты тоже потеряла?
– Лягушки-быки! – Мама относилась к этим ведьминским штукам всерьез. Она не ругалась, потому что слова многих ругательств имеют происхождение в проклятиях, а она не станет баловаться чем-то темным вроде проклятья. Она практикует только добрую магию.
Но иногда это становится несколько утомительным. Имею в виду, я могла бы, в самом деле, использовать парочку качественных проклятий в свои-то подростковые года.
Она протянула руку.
– Поможешь?
– Мам!
– Пожалуйста.
– Я не Клэппер[10]! Ты должна сама искать свои ключи.
– Знаю, детка, но я должна воспользоваться ванной, и хочу сменить свое молитвенное одеяние. Только раз, пожалуйста?
Я повернулась спиной ко входу в палатку, так чтобы никто не видел меня, когда я содрала кружевные перчатки, затем латексные под ними.
– Ты знаешь, я ненавижу это делать. Это заставляет меня ощущать себя большим толстым фриком.
– Ты не большая и не толстая и не фрик, тебя благословила Богиня.
Я сделала глубокий вдох и попыталась очистить разум, как она говорила, я, как предполагается, делала это затем, чтобы открыть себя всяким вероятностям.
– Кто-нибудь смотрит?
– Ни души.
Я взяла ее руку в свою и попыталась игнорировать натиск мыслей, заполнивших мой разум. Мама, спорящая с Абсент о группе похитившей деньги ярмарки. Ее переживания о том, как я здесь несчастна, борьба с желанием быть с ярмаркой, все смешанное со страхом, что ярмарка закроется, если воровство не прекратится. Ее огорчение, что отец так быстро вступил в повторный брак после развода. Внезапная мысль, что она не сменила лоток Дэвида, голодное ворчание, чувство одиночества, которое так близко напоминало мое собственное, что я чуть не выронила ее руку… я скрипнула зубами и попыталась сфокусировать ум, пробираясь сквозь ее мысли, пока не нашла то, что хотела знать.
– Ты уронила их прямо у трейлера. Они на высоком пучке травы под оберткой от конфеты, – сказала я, отпуская ее руку со вздохом облегчения. Мама была единственным человеком, кого я могла касаться, кто не позволял мне чувствовать себя жуткой… до Бенедикта. Я заморгала от этой мысли, и поняла, что это было правдой. Прикосновение к нему не взволновало меня, как это происходило, когда я касалась кого-то еще – он был теплым и мягким, манящим, чуть загадочным, но странно уютным, учитывая, что я только что встретилась с ним.
И, конечно, тот факт, что он был вампиром.
– Ты просто ангел, – сказала мама, целуя меня в лоб и устремляясь к трейлеру, притормозив чтобы сказать группе людей приближающихся к палатке, что вернется через десять минут.
– Если я ангел, то где мои крылья? – прошептала я. Я всегда так говорила, когда она называла меня ангелом, с самого детства, а она кружила меня и говорила, что я ангел, посланный принести на землю рай.
Я опустила взгляд на свои руки. Они не были маленькими и тонкими как у нее, или длинными и изящными, как у Имоджен. Они были большими, и мои пальцы были с тупыми кончиками. Рука музыканта, как кто-то однажды сказал мне, но я вынуждена была прекратить уроки фортепьяно, когда мне исполнилось двенадцать, потому что не могла выдержать прикосновение к роялю миссис Стоун. Слишком много детей им пользовались во время еженедельных уроков – я позже шла домой, трясясь и на грани слез. Это происходило, пока мама, наконец, не выяснила, что же со мной случилось.
– Как давно ты стала ясновидящей?
Я медленно развернулась, задаваясь вопросом, прочитал ли Бенедикт мои мысли.
– С тех пор как мне исполнилось двенадцать.
Он стоял с другой стороны стола, большой темный силуэт, закрывающий мне обзор неба из индиго становящегося черным.
– Половая зрелость?
Я кивнула и попыталась отвести взгляд, но не смогла. Было что-то в его глазах, внутреннее напряжение, когда он наблюдал, как я вертела в руках свои перчатки. Мне не хотелось говорить ему о странных вещах, которые я могла делать. Мне не хотелось, чтобы он думал, что я принадлежу к шоу фриков.
Ты не фрик.
– Прекрати, – сказала я, отступая на пару шагов, будто расстояние оградит от него мой разум.
Ты боишься меня?
Его глаза были цвета темного дуба, маленькие золотые крапинки на теплом, медово-коричневом фоне, крапинки, которые я могла увидеть даже притом, что на его лицо падала тень.
– Почему я должна бояться тебя? Если кто-то и должен бояться, это ты. Я знаю твой секрет.
И я знаю твой, сказал он в моей голове, начиная приближаться ко мне.
Я отступила еще на пару шагов, расправляя плечи, пытаясь выглядеть больше, жестче и отпаднее.
– Твой хуже моего, так что если ты не хочешь закончить в критический момент на остром колу, лучше просто отступи и оставь меня в покое.
Я не хочу оставлять тебя в покое.
– Ты представляешь, с кем ты связался… – начала говорить я, потом заорала, когда он сделал выпад в мою сторону, схватив мои руки, притягивая к себе. Мы стояли так вместе с секунду, я сжавшаяся и готовая к тому, что он укусит меня, он смотрящий вниз на меня глазами, изменившими цвет на блестящий эбеновый.
– Я вообще не хочу связываться с тобой, Фран. – Медленно, очень медленно его рука скользнула вниз по моей. Я наблюдала за тем, как она направлялась к моей незащищенной руке, моей голой руке, руке, не позволявшей мне быть такой же счастливой, как другие дети.