Веселая художественно-историческая повесть о том, как студенты-археологи ведут раскопки в Калмыкии в пятьдесят третьем году
Михаил Исхизов
Ироническая повесть
1
Профессор решил купить барана.
Вот уже две недели экспедиция сидела на говяжьей тушенке. В Саратове студенты и мечтать о ней не могли. В 1954 году говяжья тушенка была дефицитом недосягаемым для простых смертных. Но у профессора был многолетний опыт организации экспедиций и их оснащения. Он ходил по высоким областным инстанциям и везде показывал "Открытый лист". "Открытый лист" не давал права на получение говяжьей тушенки, он вообще не давал никаких прав и никаких привилегий, кроме как право проводить раскопки курганов и древних поселений. Такое вот исключительное право, которое и даром не нужно ни одному нормальному человеку. Но "Открытый лист" был напечатан на бланке Академии Наук СССР. Великолепная плотная бумага, красивый шрифт, а внизу четкая печать и две замысловатые размашистые закорючки - подписи самых настоящих академиков. В текст никто не вчитывался, необходимое впечатление производили сам бланк Академии Наук и Большая Круглая Печать. При их помощи профессор выбил такое, чего давно никто не видывал на полках магазинов. Таким образом, в запасах экспедиции оказалась гречневая крупа, о которой студенты знали только по рассказам старших товарищей и сказочно вкусная говяжья тушенка. Первых несколько дней она шла лакомством. Но человек несовершенен - через две недели никто на нее и смотреть не хотел. Хотелось мяса. Хорошего куска мяса, в который можно вонзить зубы. Кто осудит молодых парней и девчат, вкалывающих на курганах по десять часов в сутки, что им хочется настоящего мяса.
Поскольку снабжение провиантом, как и все остальное в экспедиции, зависело только от профессора, то при нем постоянно стали заводить разговоры на мясную тему: рассуждали о преимуществах телятины перед говядиной, делились рецептами приготовления баранины, вспоминали шурпу, которую ели две недели тому назад в столовой Элисты и многое другое, что кто-нибудь из студентов когда-то едал, видел как ели другие или читал в книге "О вкусной и здоровой пище". Послушаешь - так не археологическая экспедиция, а семинар в кулинарном техникуме.
То ли профессора доконали постоянные довольно прозрачные намеки, то ли ему самому эта тушенка тоже уже встала поперек горла, но к тому времени, когда на раскопки забрела отара, профессор созрел.
-- Продай барана! - предложил он чабану со своих профессорских высот. Высоты для калмыцких степей были довольно основательными, так что получилось: не попросил, а дал указание.
"Продай барана!.." - Простые, будничные слова, но для студентов они прозвучали как торжественное пение серебряных фанфар, возвещающих о наступлении праздника.
В воздухе запахло бараниной. Володя Лисенко прикрыл глаза и представил себе зеленый берег степной речушки, затухающий костер и томящиеся над ним шампуры с шашлыком. Капли жира падают на раскаленные угли и, шипя, испаряются с неслыханно чудесным ароматом. А шашлык сочный, нежный, с похрустывающими во рту немного подгорелым по краям мясом и недожаренным лучком. Такой, какой он ел четыре года тому назад, когда устраивал отвальную, отправляясь в Саратов на вольные студенческие хлеба.
Слова профессора полностью дезорганизовали работу на кургане. Студенты побросали лопаты и как зачарованные потянулись к чабану, чтобы непосредственно, с самого начала, присутствовать при торжественном акте вступления в коллективное владение одной головой мелкого рогатого скота.
-- Теперь я понимаю, почему в древности скот считался главным богатством, - вполголоса высказалась Верочка.
-- Он очень вкусный, - вздохнула Серафима.
-- Надо его поджарить с картошкой, - поделилась с подругами приобретенным в семейной жизни опытом Александра Федоровна.
А чабан промолчал, будто и не слышал профессорского указания.
Чабан был хорош. Худощавый, высокий, за метр восемьдесят пять. Лицо, потемневшее почти до черноты от горячих степных ветров, длинный прямой нос, лохматые брови, густые усы и большие спокойные черные глаза. Одет чабан был, несмотря на зной, во все темное: поношенный коричневым костюм, дешевые кирзовые сапоги, наглухо застегнутая черная сорочка с небольшими карманчиками на груди. Ровная строчка блестящих белизной пуговиц на рубашке придавала всей одежде какую-то особую опрятность и строгость. А на голове красовалась высокая папаха из серого, отливающего серебром каракуля. В этой папахе чабан казался великаном. И под рост свой держал он в правой руке длинную отполированную временем палку с загнутым концом. А на левом плече, как примета двадцатого века, висела темно-синяя сумка с бывшей когда-то белой надписью "Аэрофлот". Рядом с чабаном, высунув длинный красный язык, стоял громадный пес, такой же поджарый и черный, как хозяин.
-- Слышишь меня!? Барана, говорю, продай! - повторил профессор, решив, что чабан глуховат.
-- Не продаем, - равнодушно отказал чабан.
Профессор даже несколько растерялся. Ему и в голову не могло придти, что чабан может отказать ему, профессору и начальнику экспедиции, в таком пустяке.
Студенты тоже не ожидали такого. Вступление во владение мелкой рогатой скотиной откладывалось на неопределенное время. А, может быть, навсегда. Это было тем обидней, что наконец-то, на наглядном примере, им, будущим историкам, стало понятно, почему у древних людей основным богатством считался скот. Первой не выдержала Верочка.
-- У вас так много баранов, - решительно ступила она на тропу переговоров, - целое стадо.
-- Отара, - снисходительно поправил чабан.
-- Да, действительно, когда пасут много овец, это называется отара, - согласилась Верочка. - А вот, скажите, пожалуйста, если добавить в вашу отару еще десять баранов, как она тогда будет называться?
-- Все равно отара, - не почувствовал подвоха чабан.
-- Понятно. Значит если добавить сюда еще десять баранов, - она повела рукой в сторону разбредшихся по степи четвероногих, - то все равно будет отара. А если взять из этой отары одного, всего только одного единственного барана, что тогда будет? Как станут называть то, что осталось?
И тут чабан понял, куда завела его эта пигалица, не достававшая ему даже до плеча, но не рассердился, а улыбнулся. До этого все показывало, что столь бурное проявление чувств ему не знакомо.
-- Молодец, умница. Как старый человек думаешь, - он смотрел на Верочку с добрым удивлением. - Если одного барана забрать - все равно отара останется, - сказал он почти весело.
-- Тогда продайте нам, пожалуйста, одного барана. И у нас будет баран, а у вас все равно останется отара.
-- Все правильно говоришь, - похвалил Верочку чабан. - Тебе продал бы. За то, что такая умная, непременно продал бы. Но не продаем. Понимаешь, совсем не продаем.
Тогда вперед выплыла Серафима: длинноногая, русоволосая, глаза голубые, губы ярко накрашены - как мираж в этой знойной степи с курганами и баранами.
-- Миленький, - проворковала она. - Ну что вам стоит продать одного барана, - и она щедро одарила чабана улыбкой. Серафима была уверена, что против ее улыбки ни один мужчина устоять не сможет.
Чабан устоял. Он, конечно же, оценил и голубые глаза, и русые волосы, и длинные ноги, но не принял их в качестве аргумента. Посчитал, что прелести - прелестями, а бараны - баранами.
-- Не продаем, - твердо отказал он.
Серафиму такая позиция чабана нисколько не смутила.
-- У вас ведь их действительно очень много, - продолжила она, уверенная в своем могуществе. - А нам баран крайне нужен. Мы просто не можем обойтись без барана. Посмотрите, какие у нас красивые девушки, - она полу обняла стоявших рядом Верочку и Александру Федоровну, но имела в виду, конечно, не их, а себя. - А мяса у нас совсем нет, так что все зависит от вас.