— Гей, гей, гей, гей, вставай, вставай, вставай и чашу полную вина до капли выпивай, — грянул хор, тщательно следя за тем, чтобы все родившиеся в январе товарищи выпили содержимое емкостей именно до последней капли.
— А кто родился в феврале... — тут же вступила рыжеволосая певунья.
— Гей, гей, гей, гей, — слышался на улице молодецкий посвист.
Прохожие шарахались от здания РУВД. Некоторые крестились.
* * *
...На кухне также царил порядок. Подрядчиков бросил взгляд на встроенную в дорогую кухонную мебель мойку — обычно где-нибудь рядом находятся предметы, бывшие в употреблении недавно, — чашки, вилки, ножи. Действительно, в керамическом стакане стояли несколько ножей и вилок. На кухонном полотенце, лежащем возле мойки, — опрокинутая чашка. Одна.
В процессе допроса выяснилось, что гражданка Новгородская Вера Павловна с сыном пятнадцати лет только что вернулась из путешествия. Осенние каникулы Кости было решено провести в Египте. Это очень познавательно — пирамиды и все такое... Вот Георгий их и отправил.
— Георгий...
— Георгий Максимилианович. Муж — член Государственной думы. Вернее, был, — вздохнула вдова. — Мы перезванивались почти каждый день, но позавчера, восьмого ноября, телефоны не отвечали — ни квартирный, ни мобильный Георгия. Я заволновалась, так как нас нужно было встретить. Но телефоны не отвечали и вчера, девятого. Я позвонила его водителю, но и у него мобильный не отвечал. В общем, нам с Костей пришлось брать такси. И, слава богу, что я завезла сына к своим родителям. Как чувствовала, что что-то стряслось!
Подрядчиков добросовестно записывал.
— Что-нибудь в квартире похищено?
— Как будто ничего. У нас в прихожей ваза стоит. Хрусталь. Там обычно лежат деньги на хозяйственные расходы. Она пуста. Но, может быть, Георгий, когда один остался, и не хранил там деньги, не знаю...
— Михалыч, можно тебя? — крикнул из комнаты судебный медик.
— Минуточку, — Подрядчиков прошел туда.
Павел Петрович уже трудился над трупом.
— Три пулевых, одно в мошонку. Большая кровопотеря, сам видишь, — сообщил вполголоса судебный медик. — Смерть наступила три-четыре дня тому назад.
— То есть седьмого или раньше... — прикинул Подрядчиков.
За его спиной возникла Вера Павловна.
— Боже мой, Филонов!
— Что — Филонов? — не понял следователь.
Вдова отодвинула его как предмет мебели, ворвалась в комнату, оглядывая стены.
— Картины! Я только сейчас увидела! Они украли картины!
— Какие картины?
— Два полотна. Филонов. И Малевич.
— Копии? — полу утвердительно спросил Подрядчиков.
— Подлинники! — вскричала вдова.
— «Квадрат»? Подлинник? Он же один. Он же в музее. В этом, как его?..
— Пейзаж раннего Малевича! Да и «Квадратов» было несколько! И вообще... О чем вы? У нас что, диспут?
— Действительно, — опомнился Подрядчиков. — Где у вас телефон?
Нужно срочно звонить в РУВД. Пусть начальство едет, на фиг, на фиг. Мало того что «члена» убили, так еще и подлинники сперли...
Вдова протянула трубку «панасоника». Подрядчиков набрал номер, внутренне подобравшись. Сейчас понаедут начальнички, все кому не лень. Начнут крайнего искать... Не так осмотрели, не то нашли, не о том спрашивали... Сквозь шипение раздавались далекие длинные гудки.
— Что там шипит у вас? — раздраженно прошептал Подрядчиков в сторону вдовы.
— Трубка такая, — злобно откликнулась та.
На том конце провода отозвался явно нетрезвый голос, представившись дежурным по РУВД, майором Васильевым. Подрядчиков начал докладывать обстановку.
Глава четвертая. РАНЕЕ СУДИМЫЕ МАЛЕВИЧ И ФИЛОНОВ
— Как — убили? Члена Госдумы? Вы что? Вы что себе позволяете? — орал в трубку майор Васильев.
— Я? Я ничего. Я дежурный следователь, — прорываясь сквозь помехи в эфире, пытался докричаться Подрядчиков. — И с места происшествия исчезли полотна Малевича и Филонова.
— Опять евреи! Задержать обоих!
— Кого? — опешил следователь.
— Преступников! И колоть их! Чтобы к утру сознались! Нам «висяки» не нужны! Проводите неотложные следственные мероприятия! Утром доложить обстановку!
Трубка дала отбой. Подрядчиков ошалело слушал короткие гудки. В квартиру вернулся оперуполномоченный, проводивший опрос соседей. Следователь отозвал его в сторону и что-то зашептал в ухо. Опер слушал, выпучив глаза.
— Не может быть, ты не понял.
— Как — не понял? Хочешь, сам позвони. Правда, у нее телефон барахлит.
— Вот видишь! Ладно, я со своего мобильника.
Оперуполномоченный прошел в гостиную. Подрядчиков вернулся на кухню, где вдова опять пила корвалол. Он слышал голос коллеги:
— Да, товарищ майор! Конечно, осмотрели... Задержать? Как это? Кого? Это же худо... Понял! Есть, товарищ майор! Нет, нет, никого не отпустим! Будем «колоть»! Так точно... Ранее судимые... Есть!!!
Опер подошел к Подрядчикову, еще более выпучив глаза.
К тому моменту, когда оперуполномоченный Гусев вслед за следователем Подрядчиковым дозвонился до РУВД, хор добрался до ноября. И собирался поздравить всех, кто родился в декабре. К последним как раз относился майор Васильев, которому ужасно хотелось встать и привлечь, наконец, внимание к своей персоне. А то уже полчаса на него никто не смотрел. Особенно Трюфелева. А тут какие-то дурацкие звонки с какого-то трупа криминального. Выслушав бестолкового опера (еще более бестолкового, чем следак, что звонил до него) и дав соответствующие распоряжения, майор вернулся к столу.
Как раз успел! Хор орал свое «гей, гей...». К нетвердо стоящему на ногах Васильеву тянулись рюмки, он чокался, отыскивая мутным взором Трюфелеву.
Но никакой Трюфелевой не было. Вместо нее за столом сидели две рыжеволосые девицы.
— А г-г-де Галина Юрьевна? — удивился майор.
— За ней муж приехал. И увез, — в один голос ответили рыжие.
Это было так нечестно, так несправедливо, что майор едва не зарыдал прямо здесь, среди странных рыжих женщин, вспомнив заодно, что давно не получал повышения по службе и что обещанную трехкомнатную квартиру дали не ему, а молодому (совсем еще сопляку, сорок с небольшим) старшему оперу Игнатьеву, как перспективному кадру. А он, майор Васильев, стало быть, неперспективный... Поэтому и Трюфелева уехала с молодым и перспективным мужем. А все из-за этих двух м..., что совершенно не вовремя звонили в РУВД!
Майор поднялся, пошатываясь, прошел в туалет, сунул голову под кран, чтобы никто не видел скупой мужской слезы, обильно пролившейся на дряблые уже щеки. Слезы текли и текли, смешиваясь с ледяной водой...
Постепенно в голове прояснялось. Черт, а чего они звонили-то? Какого-то «члена» кокнули?..
Матерь Божья! Чего же я стою?
* * *
13 мая 1998 года
Сереженька! Вот и прошел мой первый день рождения без тебя. Первый за пятнадцать лет. И я стала на год старше. Пройдет еще четыре года, и мы станем ровесниками. А потом я буду стареть, а ты останешься молодым и красивым, как на этой фотографии, что я держу в рамочке на своем столе. А через три дня — день рождения Мити. Помнишь, Митька всегда сердился, если мы пытались соединить два праздника в один. В этом году я ничего не собиралась устраивать. Но пришли мои девочки с работы, принесли шампанское и фрукты, пришлось отмечать — куда ж от них денешься!
Наверное, глупо писать тебе письма. Но, во-первых, никто не знает, что я их пишу. То есть это во-вторых. А главное то, что, когда я пишу, мне кажется, ты жив и просто уехал в командировку; а я докладываю тебе состояние дел, мой генерал.
Все же я дочь военнослужащего, а, как говорит Сева, гены пальцем не раздавишь.