Обессиленный, он четверть часа пролежал на камнях, а затем добрых полчаса отрабатывал удары руками и ногами. Потом сделал сам себе зарок на будущее — тренировку обязательно проводить каждое утро и вечер и не позднее месяца набрать утерянную форму.
Андрей долго занимался рукопашным боем, почти четверть века, и за себя не беспокоился в этой горной долине. Сейчас было плохо только с оружием — без автомата и гранат он чувствовал себя весьма неуютно. Но кое-какой «инвентарь» он решил сразу же изготовить и после короткого перекура приступил к работе.
Найдя в речке подходящий, небольшой и похожий на гирьку камень, Андрей вскоре изготовил обычный кистень, просто прикрепив этот камешек с помощью шнурка от кроссовки и лески к обструганной палке. Нунчаками он владел прилично, и кистень тоже оказался весьма послушным и таким же опасным, смертоносным оружием.
Основным орудием стала обычная дубина, еще с пещерных времен хорошо послужившая человеку. Но здесь Никитин быстро проделал некоторые, очень нужные усовершенствования.
Найдя подходящую палку, он с трудом, при помощи плоского голыша и отборных матов, расщепил ее на толстом конце. В расщеп он вставил тщательно обработанный, очень тонкий плоский камень с острыми выступающими краями, который хорошо закрепил вторым шнурком и леской.
Импровизированный «шестопер» для длительного боя был непригоден, но два или три сильных удара им могли причинить гипотетическим противникам большие неприятности, вплоть до летального исхода.
Андрей мог орудовать на приличном уровне любой палкой, от милицейской резиновой дубинки, именуемой ПР-73, или прозванной в народе «демократизатором», до обычной оглобли, которые всегда применял в любой драке очень умело и уверенно.
Покрутив около часа «шестопер», он добился результата — теперь дубина была продолжением его руки, а это в любой рукопашной схватке самое главное и почти всегда обеспечивает победу над супостатом.
Позавтракав копченой, вернее подкопченной, форелью, Никитин повесил на плечо связку рыбы и взял в руки трико с кроссовками, затем осторожно вошел в воду, борясь против течения, и перебрался за пару минут на правый берег речушки.
Обтерся импровизированным полотенцем, надел трико и обулся — по старой привычке легонько попрыгал. Хотя делать такое было незачем — греметь просто нечему. Как говорят вояки — «налицо наличие полного отсутствия» — очень коряво сказано, но верно.
Теперь его ждала дорога пока неизвестной длины и трудностей, но бывший командир роты спецназа не думал об этом, он умел вытравливать из ума подобные мысли.
Идти вдоль речного извилистого берега пришлось трудновато — какая-нибудь тропинка напрочь отсутствовала. Андрей зачастую продирался сквозь густые заросли кустарника.
Правда, такие участки чередовались с более легкими для ходьбы — или каменная осыпь вдоль русла реки, по которой идти намного легче, чем сквозь густые кустарники, или участок знакомого по горам Кавказа леса.
Деревья торчали довольно далеко друг от друга, и он с легкостью лавировал между ними. Древесная флора состояла из теплолюбивых представителей — березы, клены, каштаны и вязы, над водой склонялись ивы. Но наиболее часто встречался дуб, узнаваемый как по форме листьев, так и по крупным желудям.
Именно деревья сразу озадачили Никитина — и каштаны, и желуди были зрелыми. Он присел на ствол поваленного ветром дерева и закурил очередную «козью ногу» — ему отчетливо стало ясно, что, весьма вероятно, он переместился не только в пространстве, но и во времени тоже. С весны в осень, вот только какого года?
В пользу этой версии говорило небо с полным отсутствием всех видов современной летающей техники — от спутников до самолетов.
На пенсии Андрей пристрастился к чтению книг, в которых герои попадали либо в седую древность, либо в иной мир с его магическими штучками. Поначалу люто завидовал книжным образам, но потом обзавелся бабой и чтение на какое-то время забросил.
И вот теперь через какие-то неизвестные «врата» он влетел, вернее, заплыл в какой-то запредельный мир, в пространственно-временной сгусток — неизвестно откуда и как появляющийся.
Ну что ж, предстояло теперь самому познавать аномалию на собственной шкуре — чему печалиться, если вино откупорено, то его надо просто выпить.
Никитин посмотрел на горные склоны, которые были и далеко, и высоко. На них росли знакомые родные березки, чьи белые стволы нельзя было не заметить или спутать, а еще выше росли стройные высокие сосны. Потом взгляд Андрея проскочил зеленую полосу кустов и травянистых склонов и уперся в чистое голубое небо.
«Обычные горы очень теплой полосы. Внизу в долине чуть ли не субтропики, потом полоса хвойного леса, затем по холодку тянутся кустарники и луга, ну а вверху уже прохладно, хотя снега нет. И все это на горушке в три километра высотой, по максимуму».
…К полудню усталый Никитин вышел на райское место. Здесь речка делала петлю и весной разливалась очень широко, заливая водой находящуюся рядом котловину. Там за прошедшие годы образовалось довольно приличное озерко в виде небольшого, на три прыжка, овала.
На берегу этого водоема росла чудная дубовая рощица, а на перемычке шла осыпь из зернистого песка. Это было самое подходящее место для устройства походного бивака.
Может быть, Андрей прошел бы мимо — до вечера еще была масса времени, — но в озерке плесканула крупная рыбина.
Он подошел к поросшему осокой бережку и остался доволен рыбацкой рекогносцировкой — в озерке плескалось довольно много рыбки, которая оставляла на глади большие круги. На спокойной воде «мухи» уже не годились в качестве приманки, и после долгих поисков Никитин накопал палкой червей.
Целых два часа он был в состоянии полного экстаза — оголодавшая рыба заглатывала наживку прямо молниеносно. Попадались в основном рыбины с полкило, очень похожие на карпов и сазанов.
А закончилась рыбалка нешуточной борьбой — большой карпище, весом в четверть пуда, измотал совершенно, но схватку все же проиграл и был вытащен на берег, к вящему удовольствию.
Передохнув, Андрей принялся за чистку рыбы — карпа было решено съесть за ранним ужином, остальную рыбку, ту, которая помельче, завялить и хорошо покоптить.
Он вначале захотел поджарить рыбину на углях, но, тщательно присмотревшись к откосу, отменил план. Подошел к стенке и поковырял ее пальцем — желтая глина.
Наполеоновские планы сразу его поглотили — теперь карпа предстояло обмазать глиной и запечь на углях, а на утро приготовить еще парочку сазанов. Никитин насобирал хвороста, благо его здесь хватало, и осторожно разжег костер одной спичкой.
Мысленно прикинул — если продолжать тратить в день только по две спички, то можно жить с огнем еще две недели — более чем достаточно для его робинзонады. Но лучше, конечно, тратить по одной спичке. Мало ли что, и костер жечь только вечером.
Почти час он провозился с глиной, но все же вылепил пусть очень корявые, но емкие кружки с толстыми стенками.
Варить в них Андрей не собирался, так как прекрасно знал их полнейшую непригодность для этой операции. Не керамика же ведь, сырую глину обжигать надо.
Ему эти кружки были нужны для питья воды. Не стоило уподобляться лошади и пить из реки или, черпая ладонью, каждый раз становиться на четвереньки.
Да и пора самой элементарной посудой обзаводиться, хоть ложку выстругать, не ладонью же ушицу хлебать. А сварить уху для него стало навязчивой идеей — очень хотелось горячего похлебать…
Он засыпал в приготовленную ямку часть горячих углей костра и положил на них обмазанного глиной карпа, затем палкой завалил сверху оставшимися углями.
Полчаса ожидания явились для него сплошной тягомотиной, даже ерзал от нетерпения. Чтобы зря не терять времени, Андрей щедро добавил в костерок сырых веток и развел дымокур, уже для копчения.
До наступления темноты оставался еще час, и он прогулялся по рощице. На ее окраине он обнаружил до боли знакомые для него деревья — это были груши-дички.