– Стойте! – она догнала его у дверей. – Погодите… я… я все сделаю!
Она бы схватила господина за руку, но не посмела.
– Подслушивала? – с вялым интересом спросил господин, и в блеклых глазах его Минди не увидела неодобрения.
– Да! – она задрала голову.
– Что ж… идем, дорогая девочка… сколько тебе?
– Шестнадцать… я не целительница, хотя дар имею. Слабенький, но имею… папа против того, чтобы я шла учиться, и еще…
– Денег нет, – господин не подал Минди руку, впрочем, этого она и не ожидала, прекрасно осознавая разницу между собой и этим человеком. – И что ты слышала?
– Немного.
Было ли ей страшно признаваться?
Было. Но Минди переступила страх. В конце концов, что она теряет? Если он так смело говорил с отцом, то и вправду полиции не боится. А уж Минди подавно не думает угрожать.
– Вы хотите… решить проблему одной дамы…
В отличие от отца, Минди предпочитала думать, что говорит.
– Хорошо. А как именно?
– Н-не знаю, – вынуждена была признать Минди. – Таблетки? Или микстура? Я умею готовить многие микстуры… и таблетки… и у меня есть доступ к отцовским рецептам. Я их выписываю. В последнее время, как вы сказали, у него есть сложности со здоровьем. И если вам нужен рецепт…
– Рецепт нужен, – милостиво кивнул господин.
У подъезда его ждала машина.
И Минди задохнулась от восторга: никогда еще она не видела машины прекрасней. Темно-синий «верро» с откидной крышей, сияющий хромом, сладко пахнущий кожей и дымом.
– Садись, Минди, – господин любезно открыл дверцу, и Аманда, усмирив внезапную дрожь, скользнула на сиденье. – Одного рецепта мало.
– А… что еще?
– Тебе приходилось делать операции? – он провел ладонью по приборной панели. Вишня? Или бук? Красное дерево? Хром, медь и бронза приборов. Легкий флер магии, которая впервые не казалась враждебной.
– Да, – решительно ответила Минди. – Я вскрывала раны. Чистила. Зашивала. Когда у миз Грюнич случился гнойник…
– Избавь от подробностей, – господин прервал ее речь. – Я имел в виду не совсем такие операции… я говорил об абортах. Знаешь, что такое аборт?
Он думал смутить Минди?
Лет пять тому назад она, быть может, и смутилась бы. Лет пять тому назад она, растерянная девочка, еще надеялась, что жизнь ее вот-вот наладится или хотя бы станет немного похожей на прежнюю, где Минди имела собственную комнату и выводок кукол в розовых платьях…
– Мне случалось делать и аборты, – Минди ответила это, глядя в серые глаза господина.
– Даже так?
Она дернула плечиком. Осуждает? К отцу ведь приходили… девочки… те девочки, в число которых она, Минди, способна войти, вне зависимости от ее желания. Приходили.
Просили.
А он упирался.
Мол, жизнь даруется свыше, воля богов… эти боги если и существовали, то в храмах. До людей им давно уже не было дела. И отцовская принципиальность многих расстраивала. Минди же помогала.
Небесплатно.
– Мне было четырнадцать, когда я сделала первый аборт. Это не так и сложно, особенно… – она запнулась, не зная, нужны ли ему подробности, но все же договорила: – Многие из них не задумываются о последствиях. Им нужно решить текущую проблему, а уж сумеют они забеременеть потом или нет… если нет, оно и лучше. Дешевле станет.
Минди стиснула кулачки.
– Да… ты полна сюрпризов. Отец в курсе?
– А сами как думаете?
Он только удивился, что к нему перестали приходить проститутки, и решил, будто причиной всему – та самая хваленая принципиальность.
– Мой отец думает, что еда на столе появляется по воле богов. Так что вы собирались предложить? Ваша… знакомая ищет специалиста, который помог бы ей…
– Не ищет, девочка… она не ищет.
– Значит, отец ребенка?
Минди всегда и все схватывала быстро. Отец даже сетовал, что дар у нее слабоват. Мол, будь чуть поярче, из Минди вышел бы неплохой целитель. Для женщины, конечно.
– Тебя это не должно интересовать…
Взгляд его сделался холодным.
– Извините, – Минди села прямо. – Меня и не интересует. Цена вопроса?
– Десять тысяч.
– Не смешите. Если бы речь шла о простой… операции, это было бы неплохо…
Сердце Минди остановилось. Десять тысяч талеров… это невообразимая сумма! Хватит, чтобы колледж оплатить. И на жизнь останется, и, наверное, она рискует, требуя больше, но чутье подсказывало…
– Но вам же нужны гарантии, что операция пройдет… успешно.
Она нашла в себе силы смотреть в глаза господина.
– Именно. А ты хваткая девочка…
– Мне приходится.
– Пятнадцать…
– Двадцать пять. И место в приличном госпитале, когда отучусь.
Минди замерла, сама испугавшись собственной наглости.
– Почему мне просто не выставить тебя?
– Потому что у вас нет времени искать кого-то другого, – она чувствовала его смятение, и еще собственную правоту. Нет, Минди и близко не была эмпатом и уж тем более ментальной магией не владела, но Третий округ способствует развитию неожиданных талантов. – Когда вы сказали про список, вы лгали. Его нет и быть не может. Не так и много целителей, оказавшихся в патовой ситуации. Да и те, к кому пойдете, вряд ли потребуют меньше…
Она готова была согласиться и на пятнадцать. Это тоже много, но если господину она действительно нужна…
– Скажи, – спросил он, склоняясь к Минди. – А тебя это не пугает?
Убийство, которое придется совершить?
Нет.
Минди доводилось видеть смерть. Тихое угасание матери, которая никак не могла уйти и держала их с отцом. Как было ее бросить? Отец не решался, а Минди… Минди верила ему… ждала и дождалась. Она нынешняя не стала бы чиниться и поторопила бы неизбежное.
Глядишь, и отец не надорвался бы.
Это ведь еще тогда началось, в Старом Свете. Потом были корабль, затянувшееся путешествие, паруса и запах дыма котельной. Крысы. Мор, остановить который он и другие пытались честно, видя в том свой долг и не понимая, что причина мора – отнюдь не затхлая вода, не крысы, но сам Старый Свет. Ему, агонизировавшему, нужна была жертва.
Смерть была и здесь, в новом доме. Многоликая. Жадная.
Порой бессмысленная совершенно.
За эту хотя бы заплатят.
– Нет, – Минди ответила на вопрос спокойно.
И господин поверил.
– Хорошо…
…воспоминание рванулось, пытаясь уйти из плена чужого восприятия, и будь Тельма слабей, у него получилось бы… но она не отпустила.
Запретный прием.
Противозаконный. Но ей ли думать о законе?
Она перехватила бледные запястья, стиснула их, выворачивая… кажется, чашка упала… разбилась… кажется, Аманда застонала, пытаясь заслониться, сохранить остатки памяти-предательницы.
Ни за что.
…помни, девочка, ты сама согласилась.
Голос.
И дом. Смутный образ, стертый. Значит, приглашали не только целителя, но и кого-то, кто поработал над памятью Аманды. Отсюда это ощущение пустоты, неполноценности.
Нельзя изъять все воспоминания.
Запах роз.
И духов.
Женщина на кровати.
…мы будем делать это здесь?
Роскошь обстановки и зависть, острая, как скальпель. Эта зависть убивает остатки сочувствия, что правильно. Сочувствие способно пробудить совесть, а она как раз лишняя. Нет, эта женщина сама во всем виновата.
…кровь.
Минди не боится вида крови. На сей раз ее и должно быть много. Женщина стонет, ворочается, словно в бреду, и даже странно, что очнулась она лишь сейчас. Кажется, она пытается открыть глаза. И это плохо. Женщина не должна запомнить Минди.
…дайте ей.
…в аптеке на углу Минди знали, и старенький провизор, который давно уже отучился проявлять любопытство, без вопросов выдал лекарства. Рецепты она выписала сама. Печать взяла отцовскую.
…дайте ей… это не позволит крови остановиться…
И вновь память сопротивляется, становится жесткой, неподатливой. И вытягивать каждое слово, каждый образ приходится с трудом.
Это небезопасно.
Ни для Тельмы, ни для реципиента, но она не готова остановиться сейчас.
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...