– Чему вы улыбаетесь, Мария Генриховна? – спросил клиент.
– Своим мыслям… – Хорошо, что визитку не убрала, пришлось снова скосить на нее глаза. – Виктор Витальевич.
– Мыслям о том, что вы далеки от православной тематики? – догадливо поинтересовался он.
Не требовалось вообще-то особой догадливости для того, чтобы это понять. Тельняшка, скроенная так, чтобы сползала с одного плеча, колечко с чертиком из вулканической лавы с острова Лансароте и сине-зелено-оранжевые ногти – все это под изучающим взглядом Виктора Витальевича показались Маше каким-то неуместным. Она машинально дернула плечом и даже чуть не спрятала руки под стол. Но тут же рассердилась на себя за это – чего стесняться? еще не хватало! – и положила руки перед собой, и даже пальцы растопырила, чтобы проще было разглядеть чертика.
– Вообще-то да, – ответила она. – К христианству настороженно отношусь. Инквизиция, все такое.
– Об инквизиции в обывательском сознании – я не о вас, разумеется! – существует слишком много мифов. – Он покачал головой, и от его бородки повеяло нежным ароматом. – А если обратиться не к мифам, а к фактам, то сразу обнаруживается, что смысл процессов над ведьмами заключался в том, чтобы спасти их от самосуда неграмотных крестьян и подвергнуть официальному суду.
– В смысле, пыткам?
А он, оказывается, цельный, как кристалл. Разговор с ним наконец стал Маше интересен: ее всегда интересовали цельные люди, наверное, из-за полной ей противоположности.
– Почему обязательно пыткам? – пожал плечами Виктор Витальевич. – Некоторые сами сознавались в колдовстве.
– Вы серьезно сейчас говорите?
– Конечно. Да и не слишком-то много было сожжено в Европе так называемых ведьм. Несколько сотен всего. От чумы гораздо больше людей умерло.
– Это кто посчитал, сколько сотен?
– Не забывайте, речь о Средневековье. – Вместо ответа он улыбнулся все той же приятной улыбкой. – Тогда были совершенно другие представления о добре и зле. И инквизиция играла безусловно положительную роль.
– Слушайте, а вам не стыдно? – с интересом спросила Маша. – Вы же не очень-то молодой. В школе учились, в универе, наверно. Ну, прочитали где-нибудь глупость. Так ведь необязательно повторять.
Похоже, потерей сердечного друга и жилья неприятности сегодняшнего дня не закончатся. На очереди потеря работы.
Виктор Витальевич расхохотался. Уши у Ленки Зуевой за соседним столом от любопытства стали острыми, как у эльфа.
– Одним словом, Мария Генриховна, – сказал он, – сбросьте мне сегодня информацию о вашей продукции, а я завтра…
Видимо, он хотел сказать, что пришлет тексты на утверждение, но решил, что объясняться с ней необязательно: не того полета она птица. Правильно решил, в общем.
«Про глупость не надо было ему говорить», – уныло подумала Маша.
Но с другой стороны, если бы не сказала, то сидела бы сейчас как оплеванная, проверено. Правду говорить нелегко и не очень-то приятно, но он же вот говорит такую чушь, что уши в трубочку сворачиваются, и ничего, даже неловкости никакой не чувствует. Так почему она должна чувствовать перед ним неловкость?
– Ну, Морозова, ты вообще! – шепотом воскликнула Ленка, когда он ушел. – Ананьев этого православного две недели обхаживает, а ты…
– Зачем же он тогда ко мне его направил? – вздохнула Маша.
Зря про глупость ему ляпнула, точно. И последствия неизвестны.
– Потому что Оля Васнецова заболела, – объяснила Ленка. – С ним вообще-то она работала. Ну а почему не к тебе? Ты же не дура.
– Спорный вопрос.
Это Маша пробормотала себе под нос. Все, что произошло с ней сегодня с утра, делало этот вопрос, пожалуй, бесспорным. Для начальника точно.
Но, как ни оценивай начало дня, потянулся он обычным своим чередом. Маша поскорее сбросила клиенту рекламные материалы – даже больше, чем могло ему понадобиться для изготовления этикеток, – позвонила в супермаркет, в котором завтра должна будет проводить сэмтлинг, написала в дирекцию парка, где травяные чаи со льдом будут предлагаться во время летнего праздника…
Все цеплялось одно за другое, и все помогало тому, чтобы до самого вечера не приходил ей в голову вопрос: и что, вот это все и есть моя жизнь? Есть и будет?..
И сколько ни уговаривай себя, что Игорь ничего для нее не значил, ни капельки эти уговоры не помогают.
Глава 2
Падение платежеспособности населения – это произносилось в офисе ежедневно для объяснения любых неудач – к Машиной ситуации пришлось очень кстати. Оказалось, квартир в Москве сдается столько, что глаза разбегаются, и не так уж дорого они теперь стоят. Обнаружив это, Маша повеселела. Картину ее жизни в целом это, конечно, не гармонизировало, но по крайней мере избавляло от дурацкого ощущения, что она живет приживалкой у бросившего ее мужчины. Даже если считать, что расстаться они решили обоюдно, сути это не меняло.
И вдруг выяснилось, что суть можно изменить очень быстро. Даже прямо завтра, если поднапрячься. Лента объявлений убедительно тянулась по экрану айфона, каждым своим сантиметром добавляя оптимизма.
То есть, конечно, мало оптимистичного в том, что на жизнь теперь будет оставаться вдвое меньше денег, но тут уж ничего не поделаешь. Игорь, благородно оплачивавший квартиру, в которой они жили вдвоем, исчез из ее жизни навсегда, и бесплатное жилье, значит, тоже.
Или не навсегда он исчез?..
Начать Маша решила с Сокола. Зачем ума искать и ездить далеко от работы? К тому же она недавно набрела на фейсбучную группу «Сокол – Аэропорт», записалась в нее, и теперь ей было известно, где тут едят круассаны, пьют авторский кофе и прыгают на батуте. Удаляться от всего этого в неведомый район никаких причин не было, и к осмотру квартир, выявленных поблизости, она приступила с бодростью.
Бодрость улетучивалась с каждым часом. Потом с каждым получасом. Потом с каждой минутой. К третьему адресу Маша поняла, что природа, может, и наделила ее достоинствами, которые Игорь перечислил списком, но удачливость в этот список явно не входит. Мало того что все до единой квартиры выглядели совсем не так привлекательно, как на фотографиях в объявлениях, они еще и стоили дороже, чем было в этих объявлениях указано.
– Вот зачем вы это делаете? – спросила она, оглядывая очередную полутемную комнатку с подозрительными пятнами на линялых обоях и щербатым кафелем в ванной. – Все равно же люди придут и увидят, как у вас тут на самом деле.
– Ну и что? – Хозяйка, снулая женщина с широким лицом, пожала плечами. – Людям все равно.
– Как все равно?
Маша оторопела от такого смелого заявления.
– Так. Батареи греют, вода из крана течет. Кровать двуспальная, холодильник. Телевизора нет, ну так теперь все с компьютеров смотрят. А пятна вообще без разницы.
Маша уже открыла рот, чтобы возразить, но вспомнила, как выглядел подъезд дома, в котором она прожила первые семнадцать лет своей жизни, и как мало заботил ее соседей этот вид, – и возражать не стала.
– Дорого очень, – сказала она.
– Не дороже денег.
Народная мудрость всегда нагоняла на Машу уныние. А здешние интерьеры его только усиливали.
Выйдя на Ленинградку, она решила, что отрицательных эмоций ей на сегодня хватит. Как ни приятно было бы прямо завтра сообщить Игорю, что свободна его квартира распрекрасная, но… А действительно, ведь распрекрасная – светлая студия с видом на Новодевичий монастырь, с металлической хайтековской кухней и белым кожаным диваном. А не с продавленной койкой, ржавой ванной и тараканами в духовке – всем, что ей сейчас предложили считать достаточным для жизни.
Контрастность возникшей в голове картины придала Маше сил. Последняя из намеченных квартир находилась на улице Поленова, то есть довольно близко, хоть и на другой стороне Ленинградки. Она включила навигатор и направилась к подземному переходу.
И через полчаса поняла, что решение закончить на сегодня с поисками жилья было правильным. Знала же, с утра знала, что не ее день! И чего потащилась в этот поселок дурацкий?