Наконец сбоку от дороги я увидела большую круглую яму, до краев наполненную водой, – наверное, оставшаяся от войны воронка.
– Здесь, мы оставим ее здесь.
Мы остановились, открыли багажник, вытащили оттуда тяжелый и неудобный сверток… Я старалась не думать о том, что там внутри. Сверток с громким плеском ушел в темную воду, и рябь на поверхности быстро успокоилась.
Я выпрямилась и огляделась.
Мне никогда, пожалуй, не приходилось бывать ночью в весеннем лесу. Кое-где еще виднелись пятна нерастаявшего снега, но в основном снег уже сошел, обнажив темную прошлогоднюю траву, сухой черничник и сгнившие листья. Пахло влагой, свежестью и ночью. Меня охватило какое-то странное возбуждение. Кровь бурлила еще сильнее. Я совершенно не думала о том, что минуту назад избавилась от трупа незнакомой мне женщины; я чувствовала только, что молода, полна сил, что вокруг меня – весенняя ночь… Я по-звериному втянула носом воздух и уловила множество пьянящих ароматов. Как хорошо весной! Хочется стать какой-нибудь лосихой и мчаться через ночной весенний лес, вдыхая умопомрачительный запах просыпающейся земли, чувствуя кожей мягкое прикосновение голых еще веток, и где-то там, в чаще, встретить своего лося…
Я передернула плечами, сбрасывая странное гипнотическое наваждение. Нужно было скорее выбираться из этого места.
Всю обратную дорогу я молчала, с удивлением прислушиваясь к собственным ощущениям. Неужели мне для полноты жизни нужно чувство опасности, риска, неужели у меня, совершенно обычной дочери бедных немолодых родителей, в глубине души таятся криминальные наклонности?
– Куда теперь? – нарушил молчание ненаглядный.
– Отвези меня домой, а сам…
– Я не могу вернуться домой среди ночи! – резко возразил он. – Мать очень больна, она разволнуется, придется возиться с ней до утра. И в ту квартиру вернуться не могу.
– Естественно, – не могла не согласиться я. – В той квартире нам с тобой делать нечего.
Я еще раз внимательно на него посмотрела. Похоже – успокоился, а что там на самом деле… Может, и не врет про мать. И, пожалуй, лучше его не отпускать сейчас одного никуда. Пусть до утра на глазах будет.
– Ладно, едем ко мне. Родители на даче, никто не помешает.
Я редко приглашаю домой своих знакомых. Даже если родителей нет дома, я смотрю глазами постороннего человека на вытертый линолеум в прихожей, прикрытый разноцветными половиками, сплетенными мамой из старых тряпок, на сшитые ею когда-то уже старенькие ситцевые занавески на кухне, на алюминиевые кастрюли, вдыхаю стойкий запах хозяйственного мыла…
Покупала я с получки и моющие средства, и новые полотенца и занавески – все напрасно. Мать прятала вещи в шкаф, а «Фейри» пользуюсь только я. Так было всегда, сколько себя помню. Все новое – в шкаф, и донашивается старое, пока не истлеет до дыр.
– Есть хочешь? – спросила я, так как неожиданно почувствовала вдруг зверский голод.
В общем, и неудивительно – последний раз ела сегодня, вернее, вчера в три часа дня. Ненаглядный от еды отказался, но робко поглядывал на дверь ванной, душ-то принять ему сегодня так и не удалось. Пока он плескался, я обшарила кухню. Мать оставила целую латку голубцов и еще полпирога с рыбой. Все-таки приятно, когда кто-то о тебе думает…
Мы быстро разобрали постель и легли, стараясь не касаться в разговоре недавно выброшенного трупа. Ненаглядный отвернулся к стене и вскоре задышал ровно. Я же не могла сомкнуть глаз. Словно сегодня в лесу мне передались от пробуждающейся земли какие-то соки. Они бродили во мне, набухая. Я поняла, как чувствуют себя деревья весной. Вот почки растут и лопаются, наконец, со сладкой болью, и солнышко ласково пригревает едва появившиеся клейкие листочки…
Кровь по-прежнему бурлила во мне. Меня переполняло страстное желание любви, ну да, очевидно то, что я сейчас испытываю, называется страстью. Но к кому? Не к этой же туше, не к этому посапывающему сундуку, что лежит рядом со мной.
Я ткнула ненаглядного кулаком в бок, чтобы подвинулся, потом улеглась поудобнее.
«Нет худа без добра, – думала я, засыпая, – зато мы наконец-то расстанемся с ненаглядным навсегда. После всего, что случилось, ноги моей не будет в его квартире. Завтра я выпровожу его домой и больше никогда не увижу».
Если бы я знала, как я тогда ошибалась…
Герман включил зажигание, прогрел мотор и, не торопясь, выехал со стоянки. У самых ворот к нему бросилась молодая женщина с большой сумкой в руках.
– Шеф! Прошу вас, подвезите!
Это было так похоже на то, что случилось позавчера – девушка, сумка и эта фраза, – что Герман от страха покрылся холодным потом. Все это снова обрушилось на него: полная газа квартира, жуткая боль в затылке, мертвое женское тело на диване, ночная поездка по городу с трупом в багажнике, черный лес, жуткий плеск воды, смыкающейся над трупом… Посерев лицом, он резко вдавил в пол педаль газа и рванул вперед, чуть не сбив какую-то зазевавшуюся старуху… Однако далеко уехать ему не удалось. Перед ним вынырнул, подрезая «копейку», черный джип «чероки» с тонированными стеклами, а когда он, ударив по тормозам и чудом избежав столкновения, взглянул в зеркало заднего вида, то увидел, что сзади вплотную к нему, встала «девятка» цвета «мокрый асфальт».
Из джипа вышли двое парней в черных кашемировых полупальто: один – широкоплечий накачанный блондин, второй – худой брюнет с узким нервным лицом.
Подойдя к «копейке», брюнет наклонился и спросил:
– Что же это ты, падла, с девушкой так грубо обошелся?
– С к-какой девушкой? – заикаясь от страха спросил Герман.
– С какой? – переспросил брюнет, удивленно подняв брови. – С той, которая тебя вежливо попросила подвезти. А что, была еще одна?
– Не знаю никакой девушки! Что вам о меня надо? – истерично закричал Герман, надеясь, что на шум кто-нибудь обратит внимание.
– Что ты с ним базаришь, Брюль? – гнусавым голосом вступил в разговор накачанный блондин, презрительно оттопырив нижнюю губу. – Он это, как пить дать, он! Видел, как психанул, когда Жанка к нему сунулась?
– Сейчас, Шило, – покосился брюнет на напарника, – сейчас мы его газетчику покажем.
От ближнего торгового центра в сопровождении плечистого мордоворота в короткой кожаной куртке шел инвалид, торговавший на улице газетами.
– Ну, – повернулся к газетчику брюнет, – этот?
Газетчик, преисполненный чувства собственной значимости, внимательно оглядел бежевую «копейку», обошел ее сзади, взглянув на номера.
– Машина эта, – солидно кивнул он, – я ее, считай, каждый день вижу, она по вечерам с этой стоянки выезжает. Номер весь не помню, но там точно «ХР» было и здесь – видите? – 774 АХР… Точно, эта машина.
– Ну и что ты видел вчера? – подозрительно осведомился брюнет.
– Да я же говорил уже…
– Отвечай, козел, когда спрашивают! – рявкнул на газетчика блондин. – Мало ли что говорил!
Обиженный и испуганный инвалид негромко забубнил:
– Ну, девка эта шла очень быстро, чуть не бежала…
– С какой стороны? – вклинился брюнет.
– Оттуда. – Газетчик махнул рукой в сторону соседнего квартала, где за небольшим сквером сверкал разноцветными огнями серый куб казино «Квинн».
– Дальше! – Брюнет буравил старика взглядом. – Было у нее что-нибудь в руках?
– Сумка большая, – торопливо ответил газетчик.
– Дальше!
– А дальше… вот этот выехал со стоянки, – инвалид кивнул на Германа. – Она ему замахала, голоснула значит, он ее и подсадил…
– Ну, ясно все с этим козлом, – набычившись, прогнусавил блондин, приближаясь к бежевой «копейке».
Брюнет кивнул, махнул рукой старику:
– Свободен, – и снова наклонился к Герману: – Значит, ты вчера подвозил девушку?
– Ну, подвозил, – пробормотал Герман, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. – А что, нельзя, что ли?
– Да нет, почему нельзя? – брюнет пожал плечами. – Просто ты сейчас съездишь с нами в одно место… тут неподалеку, и расскажешь об этой девушке все, что знаешь: куда возил, что видел…