Избушку его будто великан разметал. Крыльца почти не было, от крыши только одна труба и осталась, окна разбитые. Забор проломан, двор истоптан, и дверь нараспашку.
- Лин? – в дом заходить Койр боялся, потому и звал своего дракончика в отчаянной надежде, что тот покажется. Но только дверь на петлях скрипела, да ветер где-то в вышине гудел, словно издеваясь. – Лин…
Страшно идти, дрожали руки, пересохло во рту. От страшных картинок, в голову лезущих, сердце криком заходилось. А потом мелькнула мысль о том, что его дракончику может быть помощь его нужна, и все позабылось вмиг. Стрелой Койр пересек двор, ворвался в дом и вышел спустя минуту. Грузно опустился на остатки крыльца и опустил голову, пряча лицо и сжимая в руках тряпичную куклу, которую сам для своего дракончика шил. Не было Лина в доме. И искать его смысла тоже не было. Забрали драконы его малыша, взамен него чешуйку оставив, как в старых легендах, чтобы не сомневался охотник. Другой бы обрадовался, чешуйку к делу бы пристроил, да только Койру не нужна она была. Чужая, страшная.
Пусто было на сердце, холодно. И нежный лепет Лина слышался. Койр сжался, закрыл лицо руками и отпустил себя. Он не плакал, когда любовь свою схоронил, когда остался босиком на улице, преданный и ненужный, а теперь вот захлебывался слезами. Драконы Лина не отпустят, да и лучше ему будет с ними, среди своих. Они его и защитят, и накормят, научат, сберегут. Но здравые мысли сердце слышать не желало. И словно каменело все больше. И в конце концов, замерло совсем. Прекратились слезы, и Койр, вытерев лицо ладонями, тяжело поднялся. Работы много: нужно избушку заново ставить, до зимы бы управиться… Только улыбки его больше никто не увидит.
***
Прошла осень, да и зима с весной прошли. Лето явилось жаркое, сухое. Только лесное озеро и спасало от зноя. Вечером солнце уходило на покой, смолкали цикады и медленно наползали сумерки. Спокойно было, почти ласково. Лес жил своей жизнью, но Койр не замечал ни красоты цветов, ни ярких красок летних закатов. Все это словно проходило мимо. Он по-прежнему собирал грибы и ягоды, сушил траву, заготавливал шкурки на продажу, только не было в его действиях прежней жизни. Еще более угрюмым и молчаливым он стал, в деревню ходил только по крайней нужде и к хозяйке постоялого двора с тех самых пор и не наведывался. Ничего не хотел Койр, ни в чем не нуждался. Только изредка нет-нет, да и вскидывал голову к небу. Ловил себя на этом, зло выдыхал и опускал взгляд. Надеяться – глупо.
Утро выдалось хмурым, но к обеду погода разгулялась, солнце появилось из-за туч. Ветер поднялся прохладный, и в кои-то веки этим летом приятно было посидеть на крыльце, подставляя лицо солнечным лучам. Напитаться светом перед долгой зимой. Почти задремал Койр, когда донесся до него стук калитки. Вскинулся и замер удивленно, глядя на идущего по двору человека в длинном запыленном плаще. У него гостей отродясь не бывало, а если кто из деревни приходил – так самовольно в калитку соваться опасались, оставались за забором.
Койр встал и тут человек подошел, откинул капюшон и опустился вдруг на одно колено.
- Здравствуй, охотник, - голос чистый, яркий. - Примешь гостя? – Вскинул голову, открывая лицо, и из Койра будто весь воздух выпустили. Золотистые глаза, словно на солнце выбеленные волосы, и кожа светлая, как у девушки. Забилось сердце в горле, и Койр, как в тумане, спустился с крыльца. Дрожали непослушные губы, но имя само сорвалось.
- Лин?
Юноша грациозно поднялся, прижимая руку к груди.
- Не место мне среди драконов, охотник. Хоть и привечали, и защищали меня, но сердце здесь, с тобой осталось. Я за ним пришел. К тебе. Не прогоняй, другом тебе буду, братом, любовником, мужем. Стану для тебя кем пожелаешь. Только позволь рядом быть. Я больше не дракон, человеком стал, человеком останусь.
А Койр забыл, что дышать надо. На деревянных ногах подошел к юноше, смотрящему на него со страхом и тоской, и сгреб в охапку, прижимая к себе со всей силы. Потерся щекой о шелковые волосы, носом в шею зарылся, родной и знакомый запах вдыхая. Поверить не мог. Но как тут не поверишь, когда бьется под ладонью чужое сердце, и сильные руки обнимают. Не ребенок, молодой мужчина. Как быстро драконы растут… Плакал Койр. Тихо, задушено, пряча счастливые слезы в плече Лина. А когда перестал, отстранился и улыбнулся.
- Добро пожаловать домой.
И полетели дни летние. Быстро они сменяли друг друга, удушливый зной уступил место мягкому теплу последнего летнего месяца, Койр только диву давался. Только вчера еще малину в лесу собирал, а сегодня уже наползает туман на озеро. Счастлив Койр был так, что улыбка с губ не сходила. Да так меняла его лицо, что Лин иногда засматривался, а потом жарко краснел и отводил глаза. И Койру только и оставалось, что кулаки сжимать и взгляд за ресницами прятать.
Звенело что-то меж ними, как тетива лука. Звенело, заставляло в паху тяжелеть и следить исподтишка. Другим вернулся Лин, ох, другим. И на Койра ровно проклятие наложили. Забирали у него драконы ребенка, а возвратился юноша, от которого было глаз не отвести. Гибкий, сильный, грациозный. Красивый, что дух захватывало. И хотелось Койру сжать в руках тонкий стан, почувствовать вкус губ, да не решался, боясь, что все испортит и сбежит от него его любимый дракон, без которого он теперь свою жизнь и помыслить не мог. Вот и отворачивался, уходил на озеро или сам справлялся с желанием, а потом стыдливо прятал глаза, забыв все слова Лина, при первой встрече сказанные. А тот злился, обижался, ловил на себе жаркие взгляды и таял, как льдинка на солнце. А Койр снова уходил.
Терпению пришел конец, когда однажды, вымокнув до нитки под внезапным ливнем, они вернулись домой, чтобы просушить одежду. Стремясь избавиться от неприятного ощущения, разделись, да так и застыли оба, глядя друг на друга. И время вдруг остановилось. Стал глуше треск поленьев, и громче – стук собственного сердца. Сбежал куда-то холод, и теперь жар медленно разливался по телу вслед за изучающими взглядами.
Кто из них шагнул первым – не знали, не поняли. Просто вдруг оказались в объятиях друг друга, и все остальное померкло. Первый поцелуй был робким, невесомым, как прикосновение крыла бабочки. Не оттолкнет ли? Примет ли?
Не оттолкнет. Примет. Стиснет в объятиях так, что затрещат кости. Губы снова потянулись к губам, и словно весь мир погас. Ничего не осталось, кроме любимого человека рядом. А губы нежные, мягкие, покорные. Как тут удержаться?
Они целовались долго, неистово, то сладко, то больно, и никак не могли отстраниться друг от друга. Так и повалились на постель, не размыкая губ. На мгновение Койру стыдно стало за мозоли шершавые, за ласки грубоватые, но Лину не нужны были другие ни руки, ни ласки. От этих касаний он метался по кровати, стонал приглушенно, подавался навстречу каждому поцелую и ласкал в ответ сам. И даже когда полоснуло тело мгновенной болью – не отстранился, лишь прижался сильнее, раскрываясь до самого конца. Позволяя любимому брать себя так, как тому хочется. А Койр был неистов, грубовато-нежен и отпустил его только, измотав удовольствием почти до обморока.
Хорошо было лежать, сплетясь руками и ногами. Лениво целоваться и собирать с губ тихие признания. Вечер давно перешел в ночь, очаг почти погас, а за стенами бушевала гроза, но здесь и сейчас им было слишком уютно и спокойно в руках друг друга. Утром желание снова напомнит о себе, и снова будут сплетаться в страстном объятии тела, но сейчас неторопливые поцелуи успокаивали, почти убаюкивали. И ничего больше от этой жизни не нужно было, только прожить столько, сколько ее отмеряно, вместе и держась за руки.
Лин во сне вздохнул, потерся щекой о грудь Койра и снова затих. Тот улыбнулся, перебирая прядки его волос и глядя на тлеющие угли, а потом смежил веки и провалился в сон, в котором его уже ждал его дракончик.
