Потрясенное выражение на лице таксиста отнюдь не помогло успокоить нервный спазм, который Джон Томас ощущал в желудке; он знал, что ощущения утопающего, с которыми он прожил последние сорок восемь часов, не имеют никакого отношения к калифорнийскому дорожному движению.
Несколько минут спустя таксист притормозил перед розовым оштукатуренным фасадом квартирного комплекса, окруженного пальмами.
Черный кованый забор и полуоткрытые ворота безошибочно подсказали Джону, что он находится в пригороде Лос-Анджелеса.
Он выбрался из такси, держа сумку в одной руке, шляпу в другой, затем сунул несколько купюр через открытое боковое окошко такси.
— Бог ты мой! — пробормотал он, надевая стетсон и сдвигая его затем на затылок. — Розовые дома! У нас в Чероки либо прошлись бы по ним побелкой, либо спалили бы их все к чертовой матери, лишь бы не смотреть на такое убожество.
— Что вы говорить мне? — пропищал таксист.
Джон Томас лишь покачал головой и махнул рукой, отпуская машину. Затем медленно и глубоко вздохнул и ступил на тротуар. Прямо перед ним росли тощие городские пальмы, вокруг царила крикливая смесь ярких красок. Поправив стетсон, Джонни подхватил сумку и направился к двери, которая, он надеялся, была дверью квартиры 214.
Он прошел еще только вторую дверь в длинном ряду квартир, а уже успел встретить двух мужчин, державшихся за руки, женщину с фиолетовыми волосами, одетую в обтягивающее розовое трико, юнца, выгуливавшего четырех собак — каждая не больше молодого броненосца, — и получил недвусмысленное предложение от девчонки подросткового возраста, годившейся ему в дочери.
Но как только Джонни оказался у двери с номером 214, его перестало заботить, где он находится; его волновала лишь та, которую ему предстояло увидеть.
Он и Саманта уже не были подростками. Но они были друзьями задолго до того, как стали любовниками, и, несмотря на болезненное расставание, он все еще считал ее больше, чем просто другом.
Двадцать с лишним лет дружбы, связывавшей их, нельзя было так просто отбросить. Его чувства были так же сильны, как в ту ночь, когда смешалась их кровь и в тишину упали слова их клятвы.
Джонни бросил сумку у двери, расправил плечи и постучал. Как бы там ни было, именно для этого он и приехал в Лос-Анджелес.
В глазах уже не осталось слез, чтобы плакать. Мучительный страх стал обычным состоянием Саманты Карлайл. Она ожидала неизбежного конца. Каждый день убийца подбирался все ближе, и она ничего не могла сделать, чтобы остановить его.
Саманта едва могла вспомнить свою жизнь, какой та была еще три месяца назад, когда она считалась весьма ценным сотрудником одного из голливудских агентств по найму актеров. Спокойно и компетентно Саманта справлялась с распределением известных и еще не слишком известных актеров на главные и эпизодические роли.
Она получала удовольствие от постоянного волнующего напряжения при подборе подходящих актеров или актрис на роли в кино. И хотя Саманта занималась этим больше семи лет, она никак не могла привыкнуть к неприятной процедуре отказа, не могла хладнокровно обрушивать плохие новости на головы кандидатов, не прошедших отбор. В большинстве случаев актеры и актрисы воспринимали отказы стоически. Но иногда встречались такие, кого подобное известие просто раздавливало. В такие моменты Саманте хотелось быть простой продавщицей зелени в супермаркете, а не хоронить чьи-то надежды и мечты.
— И посмотри на себя сейчас, — прошептала Саманта своему отражению в окне, у которого стояла, оглядывая дворик внизу. — У тебя нет работы. Ты бежишь от дьявола и от собственной тени. Ты лишь прячешься и… ждешь смерти.
До сегодняшнего дня она никогда не задумывалась о том, что значит «жить на время, взятое взаймы».