Мотоцикл резко затормозил возле Севки.
– Товарищ младший политрук! – Мотоциклист в коляске, одетый в запыленный комбинезон, стащил с головы танковый шлем. – Немцы прорвались!
Севка кашлянул, переступил с ноги на ногу.
Что-то нужно было делать, но что? Попроситься на мотоцикл третьим? Но на заднем сиденье лежали два мешка, Севка рассмотрел сургучные печати на них и смог понять, что в мешках этих что-то важное.
– Вы поторопитесь, товарищ младший политрук! – сказал мотоциклист.
– Да, – кивнул Севка. – Я… да… Тут мой батальон.
Мотоциклист глянул в ту сторону, куда ткнул пальцем через плечо Севка, и надел шлем.
– Тогда готовьтесь, они скоро будут здесь. – Мотоциклист толкнул водителя в плечо, и мотоцикл умчался вперед.
Нужно уходить с дороги. Если с минуты на минуту немцы будут здесь, если мотоциклист не соврал или не напутал с перепугу, то нужно уйти с дороги. И где-нибудь спрятаться. Все в той же рощице.
Севка посмотрел на разбитый грузовик, мелькнула слабая мысль о том, что тела нужно бы похоронить, но мысль эта была слабой, да и руки все еще дрожали так, что вряд ли были способны удержать хоть что-то.
Нужно уходить.
«Бежать», – пронеслось в голове, когда сзади послышался приближающийся звук мотоциклетного мотора. С минуты на минуту, говоришь? Севка побежал. И прежде чем сообразил, что бежит по дороге, вдоль кювета, успел отмахать метров пятьдесят.
Идиот! Севка прыгнул через канаву и побежал по полю. Под ногами хрустело, раз или два нога попадала в яму, и Севка еле сохранил равновесие.
Звук мотора приближался, но оглядываться Севка не мог – смотрел под ноги. Только бы не упасть! Только бы не упасть!
Сзади что-то крикнули. Не по-русски. Значит, немцы.
Быстро они… Ну куда они торопятся, все равно ведь не успеют до зимы взять Москву. И вообще не успеют…
Сзади ударил пулемет. Пули просвистели над самой головой Севки, заставили пригнуться и шарахнуться в сторону. Нога запуталась в траве, Севка полетел вперед, выставив руки, упал, ободрал ладони, но тут же вскочил и снова побежал.
Следующая очередь прошла справа. Пули секли траву, выбивали фонтанчики земли чуть впереди Севки, двигались справа налево, недвусмысленно намекая, что очень хотели бы поближе пообщаться с бегущим младшим политруком.
Очереди короткие, по три-четыре патрона. Из пулемета так не бьют. Если бы из пулемета, его бы срубили одной очередью. Севка на стрельбище видел, как комбат развлекался из «ПК» по мишеням. Три ростовые мишени одной очередью, да от пояса, почти не целясь. И было метров сто до мишеней, а тут, от дороги, Севка успел пробежать куда меньше.
Севка снова споткнулся, перевернулся на спину и посмотрел на немцев. Мотоцикл уже перебрался через канаву и, не торопясь, ехал по полю. Тот немец, что сидел за рулем, что-то выкрикивал и свистел, а второй, в коляске, целился в сторону Севки из автомата «шмайссер», который, как почему-то вспомнил Севка, не был ни автоматом, ни «шмайссером».
«Это они меня ловят, – подумал Севка. – Увидели офицера и решили взять в плен. Для допроса».
Севка попытался ползти на спине, не сводя взгляда с медленно приближающегося мотоцикла, но получалось плохо, руки подламывались, а ноги срывались, поднимая каблуками облачка пыли.
А если встать и повернуться спиной к мотоциклистам, то они непременно в эту спину всадят с десяток пуль. Точно, в этом Севка не сомневался ни минуты. Значит, плен?
Какой, на хрен, плен, если он не солдат этой войны, не комиссар и даже не… Севка попытался вспомнить, как зовут того младшего политрука, форму которого он надел, но в голову лез какой-то Христофор.
Севка видел лица немцев – запыленные рожи светились азартом и предвкушением победы. Такое бывает у болельщиков, когда до финального свистка в футбольном матче осталось еще три минуты, но счет 10:0 и ничего противник уже сделать не сможет, даже если тренер соперника выпустит на поле всю мировую сборную, всех звезд всех времен и народов.
Не было ничего и никого на свете, кроме Севки и двух немцев на мотоцикле. Даже звуки исчезли. Бесшумно трясется мотоцикл на комьях земли и ямах, немец с трудом удерживает руль, он не снял свои очки-консервы, но что-то азартно орет, разевает пасть, и даже ремешок под нижней челюстью ему не мешает.
Второй, в коляске, поднял очки наверх каски, он держит автомат двумя руками, поэтому мотоциклиста сильно подбрасывает, но он все равно стреляет, из ствола вырывается пламя, гильзы летят вверх, крутятся в полете, одна из них задела щеку стрелка, тот поморщился, снова вскинул автомат, но не выстрелил. И даже недовольную гримасу с лица убрать не успел – у него на груди появилась черная точка.
Севка ясно увидел, как между пуговиц на серо-зеленом мундире немца вдруг появилось отверстие. Немец взмахнул руками, выронил оружие, оно повисло на шее на ремне, откинулся назад и запрокинул голову.
Водитель рванул руль в сторону, мотоцикл забуксовал, выбрасывая хвост разрытой земли, развернулся и понесся к дороге, все набирая скорость. Немец в коляске при каждом скачке мотоцикла вскидывал руки, словно удивляясь: ну как это получилось? Как могло выйти, что охота закончилась так нелепо? Меня ведь убили, возмущался мертвый немец, а ведь не должны были, не имели права…
Мотоцикл перебрался через канаву, выехал на дорогу и умчался прочь, поднимая облако пыли.
– Ты там долго лежать собрался?
Севка оглянулся на голос.
До рощицы оставалось всего метров пятьдесят. Возле дерева стоял высокий худощавый военный с винтовкой в руках. Севка встал и медленно побрел к своему спасителю, лихорадочно соображая, что и как сейчас будет говорить, понимая, что вот сейчас впервые придется разговаривать и отвечать на вопросы и сейчас может все закончиться.
Севка поправил фуражку, которую чудом не потерял на бегу и во время своих падений.
– А я смотрю – ты спортом занимаешься, нормативы сдаешь, – сказал военный. – Лихо так изматываешь противника, заставляя его вырабатывать моторесурс боевой техники.
– А… Да. – Севка вытер руки о гимнастерку, спохватился и стряхнул с нее землю. – Да ну их… Двое, с пистолетами-пулеметами…
Военный оказался офицером. В петлицах у него было по три кубика, но что больше всего порадовало Севку, галифе на нем тоже были синие. Из этого следовало, что либо все офицеры носили здесь что попало, либо верх и низ у офицеров был разного цвета вполне законно.
– Старший лейтенант Орлов, Данила, – офицер перехватил винтовку левой рукой, а правую поднес к пилотке.
– Младший политрук… – Севка дернул руку к фуражке, с ужасом понимая, что не помнит ни фамилии, ни имени. – Залесский Всеволод Александрович.
– Будем знакомы, – сказал старший лейтенант, протягивая руку. – Можно просто Данила.
– Сева. – Севка пожал руку своему спасителю. – Очень приятно.
– Это твоя машина возле дороги? – спросил старлей.
Севка оглянулся на дорогу, пожал плечами.
– Что с ней? – Старший лейтенант закинул винтовку на плечо.
– Самолет. Водитель убит, я чудом… Мотор разбит. А я – чудом… – До Севки вдруг дошло, что он сейчас живой только чудом, что действительно произошло чудо, сохранившее ему жизнь.
Хотя, конечно, немцы могли взять его в плен. И сейчас обыскивали бы. Или, рассмотрев его звание, пристрелили бы комиссара, даже не подав той самой киношной команды: «Ахтунг! Фойер!» Просто влепили бы пулю в лоб. Или затылок. Или даже просто в живот, так, наверное, смешнее – комиссар, кричащий от боли и умирающий, долго умирающий в луже собственной крови.
– С тебя бутылка, если что, – сказал старший лейтенант. – Лучше – коньяку. Договорились?
Севка кивнул.
– О, брат, да тебе совсем плохо. – Старший лейтенант подхватил Севку под руку и потащил в глубь рощи. – Присядь. Ты впервые в бою, что ли?
Севка сел в траву, прислонился спиной к березе. Закрыл глаза.
– Ну, брат. – Старший лейтенант сел рядом. – Я когда первый раз пулю над ухом услышал, чуть не обделался. Фьють. А потом, через секунду – бац. И мой приятель Гришка Шаблин падает с дыркой во лбу. И ведь стрелял в нас проклятый диверсант метров с пяти, а я не выстрел запомнил, а свист пули и звук удара. И капитана того я даже не от злости убил или от классовой ненависти, а от страха. Первую пулю я ему в плечо всадил, в правое, а потом, когда он уже на земле лежал, я ему в голову все из пистолета выстрелял. И на спуск дальше жал, пока не сообразил, что патроны закончились. Потом, чуть успокоившись, испугался даже, что капитан нас с кем-то перепутал и выстрелил по недоразумению, а я его так изрешетил…