— Вы к Вячеславу Никифоровичу? — спросила сверху простуженным голосом пожилая, высохшая женщина, свесившись через перила. — Вы Игорь Николаевич Залогин?
— Он самый, — кивнул Игорь. — И со мной мой товарищ, если не возражаете… Мы можем подняться к вам наверх?
— Меня зовут Анна Петровна Прошина. — Женщина боязливо протянула ему, потом Гере сухую ладошку, как бы готовясь отдернуть ее в любую минуту, если столичные гости вдруг вздумают поцеловать.
— Очень приятно. — Игорь склонил голову, ощутив лед ее руки.
— Вот сюда, пятнадцатая комната. Проходите, не стесняйтесь. Вячеслава Никифоровича пока нет, он на приеме у врача и просил за него извиниться и подождать.
Сначала она за него извиняется, подумал Игорь, переглянувшись с Герой. Потом он сам придет и тоже будет извиняться. Провинциальная интеллигенция, ничего не попишешь. Полагают, что только так можно себя оградить от столичного хамства.
В небольшой комнате на столе, заваленном подшивками старых газет, тихо светился монитор старенького компьютера с допотопным фильтром. 486-й, распознал Игорь, прошлый век. Должно быть, подарок Джорджа Сороса, вернее, отзвук. Миллиардер дарил мощные и современные компьютеры центральным и краевым газетам, а те спихнули свои старые в какое-нибудь Полбино.
В красном углу в простеньком окладе висел темный образ богоматери с младенцем. Над столом висел большой фотографический портрет седой женщины в траурной рамке. Добрые, внимательные глаза за строгими очками.
— Это и есть?.. — Игорь повернул к ней голову.
— Да, это она, Галина Сергеевна. — Анна Петровна сначала вытерла своим носовым платочком глаза, потом машинально протерла и им без того глянцевый портрет погибшей.
— Присаживайтесь, почитайте нашу подшивку, — сказала она. — Я сейчас чай заварю…
— А это кто? — Гера указал на фотографию на столе, на которой были видны мертвые мужские лица, залитые кровью.
— Ужас какой-то, что теперь творится… — тихо сказала Анна Петровна, покачав головой. — Вчера из милиции прислали. Ночью какие-то бандиты вошли в деревню Зеленино, это двадцать пять километров отсюда, захватили в заложницы хозяйку, а когда туда пришел местный участковый с мужчинами, их всех перестреляли, представляете? А хозяйку не тронули. И ушли. И как всегда, никто ничего не слышал, все спали. Почти ничего не взяли, только какие-то продукты. Хозяйка молчит, боится, ей уже за семьдесят, видит плохо, а они ей пригрозили, что еще вернутся… Вот что сегодня в России творится, вы можете объяснить?
— За грехи свои расплачиваемся. — Гера перекрестился в сторону образа, как бы ища у него поддержки. — Другого объяснения не вижу.
— Думаете? — Она присела, прикрыла рот ладошкой. — Ой, что я говорю… Вы, наверно, с утра не кушали? А я разговорами кормлю.
— Не беспокойтесь, — сказал Игорь, почувствовав, как отозвалась на ее заботу сарделька, съеденная утром в гостиничном буфете. — Чаю бы с удовольствием.
— К чаю вот ничего нет… Но что-нибудь придумаю! — Она встала и вышла из комнаты.
Игорь стал перелистывать подшивку, пока Гера оглядывал помещение.
— Все верно, что и следовало ожидать от провинциальной прессы, — сказал Игорь вслух. — Вот, к примеру, открытое письмо. Жители села Андрюхино губернскому дорожному управлению, копия губернатору Власову… Где-то здесь я видел его портрет. Ну да, вот он, в этом номере, видишь?
— А почему он в темной рамке, как на могильном памятнике? — спросил Гера.
— Черт их знает…
Игорь перелистал еще несколько газет.
— Знаешь, все здешнее начальство здесь окаймлено такими же темными рамками. При жизни.
— И потому долго живут и здравствуют, — кивнул Гера. — Местная примета такая. Скажешь, нет? — Он поднял глаза на фотопортрет Треневой. Нет, здесь, конечно, рамка была пошире, более выраженная, что ли.
— Ну так что пишут сельские жители своему генерал-губернатору? — спросил он.
— Просят достроить дорогу.
— Ну да, они все знают о недостатке финансирования и даже сочувствуют, но бросать строительство за сотню метров до околицы — тоже не дело. Угадал? — повернулся к нему Гера. — Тем более бульдозеры все там разворотили, одна грязь, можно утонуть, из села теперь ни на машине, ни на подводе не выбраться. А мол, средства на избирательную кампанию у вас нашлись, и немалые.
— Что верно, то верно… Ты, может, раньше это читал?
Игорь поднял глаза от газеты, услышав чьи-то шаги,
фанерная дверь противно скрипнула, на пороге появился лысоватый невысокий мужчина лет пятидесяти в старинных, округлых, вошедших в теперешнюю моду очках.
Он еще с порога протянул руку, озабоченно улыбаясь, чем открыл во рту явный недостаток передних зубов.
— Я Игорь Залогин. — Игорь встал с места. — А это… — Он повел рукой в сторону Геры.
— Я уже знаю, ваш товарищ по работе… Извините, Игорь Николаевич, у врача на приеме задержался. — Никифоров долго тряс им руки, заглядывая снизу в глаза гостям.
— Ничего, мы здесь не скучали… — Игорь кивнул на подшивки.
— У нас, сами видите, информация местная, все больше про ремонт бань или про изменение автобусного маршрута, — продолжал тот извиняться.
— Это как раз очень интересно, — кивнул Игорь, включая диктофон. — Если вы не возражаете… — Он показал глазами на портрет убитой Треневой. — Может, сразу поговорим, чтобы не отнимать у вас время?
— Можно и поговорить… — Вячеслав Никифорович явно волновался, потел, кряхтел, и трудно было поверить, что он хозяин этого кабинета, а не посетитель.
— Вас, наверно, уже спрашивали следователи… — начал Гера. — У нее или у вашей газеты были враги?
— Нет, что вы… — замахал руками Вячеслав Никифорович. — Какие враги. Ведь зарезал ее, вы не поверите, родной племянник!
— Это уже установлено? Доказано? — спросил Гера.
— Что тут доказывать… — устало вздохнул Вячеслав Никифорович. — Его же соседи видели, узнали, хоть темно было, когда из ее дома удирал вместе с подельником. Сам весь в крови… Крик слышали, они окно разбили, выскочили на улицу.
— Думаете, бытовуха? — спросил Гера.
— Что тут думать?.. Раз наши следователи так говорят, — сказал редактор. — Я только сегодня, до вашего звонка, с ними разговаривал. Не верите, спросите у них.
— Нет, почему не верю?..
— Они теперь сидят и ничего не делают. Все ждут не дождутся следователей из Генпрокуратуры, чтобы передать им это дело… А вы, наверно, и есть?..
— Да, вы угадали, я и есть тот самый следователь из Генпрокуратуры Герман Шестаков, кого ждут не дождутся ваши пинкертоны, чтобы спихнуть это выморочное дело. — Гера показал ему свое удостоверение. — Протокола, как видите, я не веду, записи тоже, подписывать вам ничего не придется, так что можете говорить откровенно.
— Ну что я скажу, если уж откровенно?.. Я так понимаю, зря вы съездили к нам, в такую даль, — сочувственно сказал редактор. — Материал явно нестоящий… Событие для столичной прессы или Генпрокуратуры, прямо скажем, не бог весть что.
— Хотите сказать, убийца зарезал Треневу как свою тетку, а не как редактора газеты? — уточнил Гера.
— Думаю, да. Политики здесь никакой. Подумаешь, племянник тетку зарезал! В наше-то баснословное время. Мы вот тоже спрашивали у наших, как вы их назвали, пинкертонов: так, мол, и сказать нашим читателям? Суда ведь еще не было. А они ухмыляются: вам бы обязательно сенсацию, да? Только суд ничего вам нового не скажет. Убийцы известны.
— Так они и ответили?
— А все уже знают, весь поселок, — пожал плечами Вячеслав Никифорович. — Видели же, как они удирали, машину угнали и на ней скрылись. Вот другая сенсация потом была, когда пятерых мужиков, включая участкового, застрелили… Вот прямо перед тем, как вы прилетели.
— Это мы тоже знаем, — кивнул Гера.
— Мы раньше это по телевизору видели да ахали, как у вас в Москве друг другу кровь пускают… И думать не думали, что к нам это придет.
— Москва для вас инопланетная цивилизация, так? — спросил Гера. — А мы в роли пришельцев?