Глава 1
Путь через Камень
Из Москвы прислали боярский указ ехать Марье Хлоповой с бабкой Федорой Желябужской и двумя ее сыновьями в Сибирь в Тобольский острог. Рухнули надежды, что царь Михаил Федорович во всем разберется и повелит вернуть любимую невесту. Видно, старица Марфа крепко взяла в свои руки кроткого сына. Среди общих слез и причитаний бабушка Федора держалась молодцом. Она дала себе клятву быть бодрой, сколько позволяли старушечьи силы.
Одно было утешение. Ссылали в Сибирь, край хорошо знакомый и Хлоповым, и Желябужским. Бабушка Федора несколько лет провела в Сибири вместе с мужем, служившим письменным головой в Тарском остроге. Люди, никогда не бывавшие в Сибири, пугались бескрайних просторов и диких лесов, полных свирепыми хищниками. Бабушка смеялась над глупыми баснями о лютых морозах, от которых пролитая вода якобы обращается в лед еще в воздухе. Федора рассказывала внучке, что в Сибири плохо родится хлеб, а яблок и груш вовсе нет. Зато зверь непуган, не истреблен охотниками, как под Москвой, где медвежью берлогу, пожалуй, за неделю не сыщешь. Дичи в изобилии, а рыба идет на нерест сплошным косяком так, что можно по ее спинам перебежать небольшую речку. Наслушавшись бабушкиных рассказов, Марья рвалась на сибирские просторы. «В ссылку! В ссылку!» – ликовала она, пугая дворню счастливой улыбкой.
По пути к ним присоединились два сына Федоры – Иван и Александр Желябужские. Так решили наверху. Почему в Сибирь ссылали Желябужских, не повинных в ссоре с Салтыковыми, не ведал никто. Впрочем, любой, кто был вхож в Кремль, знал, что бесполезно гадать о причине решения, спущенного сверху. Почему так, а не этак – не объяснить и не понять. Может, старица Марфа случайно вспомнила о сыновьях Федоры и захотела ей особенно досадить. А может, и не было никакой причины, по которой внезапно переменилась судьба дворян.
Иван и Александр Желябужские нисколько не походили друг на друга, будто не были родными братьями. «Вестимо! – перемигивались соседи. – Думный дьяк дневал и ночевал на службе, вот и вышли сыновья не в отца, а в проезжего молодца». Злые языки возводили напраслину. Федора была верной супругой, но так уж Господь устроил, что все ее сыновья различались обликом и нравом. Покойный Федор был приземист и кряжист, как столетний дуб. Средний – Иван невысок и сухопар. Младший – Александр выше братьев на полголовы, в плечах широк, станом тонок. Федор при жизни слыл молчуном, Иван изводил всех поучениями, а Александр любил песни и веселые прибаутки. Федор Желябужский знал пристрастия младших братьев. Собираясь с посольством к крымскому хану, он составил духовную грамоту и завещал Ивану драгоценные индийские шахматы, а младшему Александру – кинжал дамасской стали, подарок персидского шаха Аббаса.
Иван, унаследовавший шахматы, наружность имел постную, словно угодник на потемневшей от времени иконе, но при сем был весьма искушен в земных заботах. В своей вотчине завел строгие порядки и с мужиков взыскивал неукоснительно. Александр, любимец матери, щеголял в тонкого сукна однорядках, к которым пристегивал шитый цветными нитями стоячий ворот, и опоясывался кованым серебряным поясом, на который нацепил кинжал в драгоценных ножнах, усыпанных бирюзой. Был он скор на расправу, но отходчив. Его мужики быстро смекнули, что дворянский сын сгоряча заедет в ухо, но на правеж под батоги не поставит. Почуяв слабину, крестьяне неисправно вносили оброк, отговариваясь недородом и неурожаем. Александр смеялся над собой: «У меня в имении один конь гнед, а шерсти на нем нет, передом сечет, а задом волочет. Восемь амбаров без задних стен, а в одном амбаре восемь полтей тараканьих да восемь стягов комарьих». Заслышав это, старший брат кривился и выговаривал младшему: «Алексашка, нашел чем хвалиться! Поместье у тебя невелико, но и не мало. Сотня душ – это сотня хребтов. Ежели их умеючи пошевелить плетью, будешь кататься аки сыр в масле».
Но поучения старшего брата пропадали втуне. Александр расстроил поместье и потихоньку от брата чувствительно пощипывал матерную задницу. Федора души не чаяла в младшем и покорно оплачивала его долги из задницы – вдовьей доли наследства, оставшегося после думного дьяка. Младший сын знавался с кабацкими ярыжками и проигрывал им деньги в зернь. Старушка даже рада была, что младший едет с ними в ссылку. По крайней мере будет на глазах.
Александр был холост, Иван – женат и ехал в ссылку вместе с женой. По-старинному жена дяди величалась вуйкой, а сама Марья приходилась дяде сестриной. Так ее всегда называл старший дядя Федор. Но младшие братья говорили проще – племянница. Марья тоже обращалась к жене брата по-простому – тетка. Хотя какой она была теткой! Возрастом чуть старше Марьи. Впрочем, из тетки-сверстницы не вышло закадычной подружки. На ее глупеньком размалеванном личике были написаны испуг и недоумение. Совсем недавно она хвалилась неслыханным счастьем иметь среди близкой родни невесту великого государя, как вдруг ей велели сопровождать опальную государыню в страшную сибирскую землю. Тетка дичилась Марьи и поглядывала на нее исподлобья. Слезы из ее накрашенных сурьмою глаз текли черными потоками по густо намазанным румянами щекам. Потом она часами прихорашивалась, изводя уйму притираний, и все это для того, чтобы опять зарыдать по пустячному поводу.
Сухой начетчик Иван превращался в ласкового теленка, когда заговаривал о своей любезной супруге. Он не находил слов, восхваляя ее истинные и мнимые достоинства.
– Полотен и холстов у нее на домашний обиход наделано, ино окрашено на летники, кафтаны и сарафаны. Рубашки красные, мужские и женские, и порты велит при себе кроить, а всякие остатки и обрезки камчатые и тафтяные, и пух, и оторочки, и новые, и ветхое – все у ней прибрано в мешочки, а остатки связаны и упрятаны. Как чего поделать ветхое или для нового не достало, все есть в запасе и на торгу не ищешь втридорога.
Александр был иного мнения об ятровке. Когда старший брат ругал его за расточительство, он в ответ показывал на множество тюков, которые вез Иван Желябужский:
– Меня бранишь, а сам сколько истряс на бабьи телогреи? Копи, брат, копи. Складывай по грошику в кубышку. Аще что муж припасет, то жена пронырством изнурит. В четырех сундуках не умещается платье.
– Не во всех сундуках платье, – возражал Иван. – Везу с собой книги.
Иван слыл в семье книжником. Читал божественное, но были в его сундуках также книги мирские: переводные греческие хронографы и занятные вертограды. Собираясь в дальний путь, он прихватил «Русский дорожник» и новгородскую повесть «О человецах, незнаемых в восточной стране». Марье нравилось слушать его рассуждения о неведомых странах, но сам дядя навевал тоску длинными поучениями.
Опальным полагалось ехать в ссылку на навозных телегах, запряженных плохонькими лошадьми. Положим, худых крестьянских лошадей стрелецкий пятидесятник приказывал менять в ямских дворах на крепких и резвых коней. Но отменить унизительный обычай везти опальных на телегах было не в его силах. Братьев Желябужских бесило такое бесчестие. Они готовы были ехать дальше Сибири, но на конях, как подобает дворянам, а не на навозных телегах, как смерды. Александр быстро нашел общий язык с полусотником. Они балагурили всю дорогу. Пользуясь приятельскими отношениями, Александр выпрашивал коня и молодецки гарцевал на нем. Иван трясся на телеге рядом с женой и кусал губы от досады.
На каждой остановке толпы людишек сбегались поглазеть на опальную государыню. Они окружали телеги, назойливо лезли вперед, не обращая внимания на стрельцов, отгонявших их прикладами пищалей. Стояли недвижимо, как пни, или толкали друг дружку, шепчась, что на почерневшей соломе сидит сама государева невеста. Их жалость сильно досаждала Марье. Счастье, что зеваки принимали за царицу зареванную жену Желябужского. Немало было и тех, кто откровенно радовался беде знатных людей. Они смеялись и нахально тыкали перстом в опальных, отпуская похабные шутки насчет порченой невесты.