А стена напротив была сплошь увешана копьями, мечами, секирами, щитами круглыми и миндалевидными.
Я наклонился, присел и потянул из-под нижней полки неприметный, но весьма тяжеленький сундучок. Его крышка откинулась на кованых петельках, и передо мной тускло заблестела древняя наличность – серебряные дирхемы, тонкие, словно из жестяной банки вырезанные, с полустертой вязью; золотые динары с шахадой на арабском: «Раб Аллаха Аль-Мутасим, амир аль-муминин, халиф, уповающий на Аллаха»; сасанидские серебряные драхмы с царским профилем; золотые номисмы со смешными, полудетскими изображениями императора Юстиниана II – «точка, точка, запятая, вышла рожица кривая…»
«Да, – подумал я отстраненно, будто вчуже, – выродилось искусство в Византии… При Адриане или Цезаре все римляне хохотали бы над этими варварскими каракулями».
– Ни фига себе… – выдохнул Яшка. – Да ты богач…
– Думаешь? – спросил я, занятый совсем другим.
– Да ты посмотри, сколько тут!
Амосов набрал полные жмени тусклых кружочков и просыпал их обратно – монеты зазвенели, зашелестели, зазвякали.
– Ты лучше туда посмотри, – сказал я.
Поднявшись, я шагнул к стене напротив – она была совершенно пуста. И стеллаж не доходил до нее, и «арсенал», а пол в этом закутке занимал странный механизм.
Представьте себе толстую квадратную плиту примерно метр на метр и толщиной в пару кирпичей. Сверху на этой плите прочно сидели два зеркальных шара и три темных матовых конуса, связанных толстой трубой, завернутой в спираль. Спираль эта была как бы вплавлена в шары и конусы, а под нею мягко светился здоровенный, с голову человека, кристалл-октаэдр.
Яшка быстро встал на колени и доложил деловитым тоном:
– У этой штуки ножки! Короткие! Не, не ножки, просто выступы такие, полушариями. Сверху они поменьше – видишь? А снизу побольше…
Ухватив за край непонятный артефакт, он поднатужился.
– Тяжелый! Как холодильник. Но вдвоем унесем…
Обойдя механизм на четвереньках, он сказал:
– Ух ты!
– Чего там? – утомленно спросил я.
– Не знаю… Наверное, это его передок. Да ты сам глянь!
Я подошел и перевесился, держа руку на одном из шаров. Поверхность шара была гладкая, словно полированная, – и теплая.
А спереди торчало что-то вроде гриба – большого такого. Ножку двумя ладонями только и обнимешь.
Думаете, почему это я был такой спокойный и заторможенный? А просто до меня стало многое доходить.
И давнишняя реакция деда, и его туманные высказывания, все складывалось в одну-единственную непротиворечивую версию.
– Ого! Да он подключен! – послышался возбужденный голос Яшки.
– Куда? – глупо спросил я.
– К сети! Куда ж еще… Вот кабель, вот здесь – ввод… Гляди!
Я присел рядом с Амосовым. В отличие от гладких шаров поверхность конусов и плиты покрывали всякие выпуклости – пирамидки, полусферки, или, наоборот, пазы и круглые отверстия. Кабель подходил к двум дыркам, а рядом был пристроен самодельный пульт – коробочка из текстолита с кнопками и переключателями. Она была приделана к ящичку побольше, тоже самопальному – из него высовывались разные штифты, тонкие, как карандаш, или с палец толщиной, и входили в отверстия на плите.
– Точно не гуманоидами делано, – авторитетно заявил Яша. – В эти дырки не пальцы пихать, а щупальцы всякие.
– Думаешь?
– Ага! Смотри, здесь что-то написано…
Я склонился. Под рычажками и пипочками на пультике «для гуманоидов» белели полоски бумаги, заклеенные скотчем. Самый верхний переключатель указывал на римскую цифру «I». Тот, что рядышком – на «IX».
– Что же это за хрень? – задумался Яша. – Слушай… А может, включим?
– Давай, – согласился я.
И Амосов щелкнул тугим рычажком, переводя его из положения «Откл.» в положение «Вкл.». Свет в комнате мигнул, а зеркальные шары завертелись. Было совершенно непонятно, как это происходило, ведь спиральная труба оставалась впаянной в них! Но… вертятся же.
Зажужжали моторчики, и штифты начали сдвигаться по очереди, то входя в отверстия, то, наоборот, показываясь.
– Я так понимаю, – глубокомысленно заметил Амосов, сидя на корточках, – тут что-то типа переходника. Штифты управляют этой фиговиной вместо щупалец, а сигналы к ним поступают с кнопок. И вообще, плита эта… Видишь? Она тут обломана будто. Наверное, была частью какого-то агрегата побольше. Знать бы еще, какого…
«Господи, – подумал я, – да зачем тебе это знать?»
Замерцал кристалл, озаряя тайную комнату нежным сиреневым светом, а затем на голой штукатурке задрожал яркий лиловый квадрат. И капитальная стена будто протаяла.
Бабушкин дом стоял на правом берегу Волхова, в одном из переулков, выходивших к Рогатице. Квартира была на третьем этаже, а теперь за этой распахнувшейся стеной открывался пологий травянистый берег, где росли сосны вразброс.
Причем трава шелестела вровень с полом – выходи и гуляй.
Множество деревьев было спилено, одни пни высовывались из муравы, зато целый ряд изб строился – мужики в старинных рубахах махали топорами, обтесывая бревна и складывая венцы. Подъезжали дроги, сгружали ошкуренные стволы, а вдали, у самой реки, виднелись бревенчатые стены и башни. Крепостные стены.
Кое-где они были недостроены, и тогда открывался вид на реку – по ней плыли большие лодки под парусом, а иные шли на веслах.
Я как-то внутренне успокоился, повеселел даже – моя догадка была верна!
– Это чё? – прошептал Яша, не вставая с колен. – Стереофильм?
– Нет, Яша, – сказал я. – Это машина времени.
Углядев светившиеся окошки на пульте, я прочел: «881».
– Восемьсот восемьдесят первый год. Сейчас Олег Вещий княжит.
Амосов ничего не ответил. Он подошел к самой стене, которой не было, пощупал воздух перед собой – и шагнул на траву. Огляделся, сорвал одуванчик, вернулся обратно.
– Выключаем! – решительно заявил он.
Щелчок выключателя, и чужой мир в дрожащей бледно-фиолетовой рамке исчез. Снова перед нами серела стена.
Яшка без сил опустился на сундучок с монетами.
– С той стороны никакого дома не видать, – глухо проговорил он, бездумно вертя цветок. – Один этот вырез в воздухе… Не знаю, прошлое там или параллельное пространство, а только это такое… Такое! Давай Кольку с Михой позовем? А?
– Давай, – согласился я.
– Во! – обрадовался Яшка и вытащил телефон.
Глава 3,
в которой я иду на разведку
Николай с Михайлой добрались до нас в тот же день, вечером.
– Чё случилось? – спросил с порога Белый.
Яшка поманил обоих за собой и завел в тайную комнату.
– Включаем? – спросил он у меня, как у хозяина.
– Врубай! – махнул я рукой.
И снова засиял кристалл, и мерцающий квадрат словно вырезал проем в стене.
Михаил в это время хотел ухо почесать, да так и застыл с поднятой рукой. Коля тоже изображал статую.
В мире 881 года вечерело, как и здесь, – протягивались длинные тени, облака по-над лесом окрашивались в багрец. Смутно белели избы, издалека доносилось коровье мычание и стук топора – уже не плотницкого, а обычного – кто-то рубил дрова.
За крепостной стеной разожгли большой костер, и огонь высветил большую лодью с полосатым парусом. Ветер дул попутный, но и гребцы тоже старались, в лад макая весла.
Амосов выключил «штуковину», и «дверь» в прошлое закрылась.
– И чё это было? – спросил Николай напряженным голосом.
– А это такая машина времени, – криво усмехнулся Яков. – Понял теперь, куда дед Антон шастал? Не с раскопок все это, а прямо оттуда, из IX века! Кто там сейчас, ты говорил? Олег Вещий?
– Он самый, – важно кивнул я. – Вообще-то Вещий не совсем князь, Олег как бы регент при малолетнем Ингоре, или Игоре, сыне Рюрика. Сам Рюрик помер в 879-м, когда его наследнику годик исполнился. Сейчас Ингорю три. Значит, Олег останется князем новгородским еще лет двадцать как минимум, а в будущем году и великим князем киевским заделается.