Как же все было здорово, пока Санька не родился! Ленка тогда была совсем другой: ласковой, нежной. Бывало, конечно, и взбрыкнет, но как-то так, не всерьез. А сейчас ведет себя, как бой-баба, форменный генерал в юбке. Никакой женственности, вся вечно встрепанная, всклокоченная. Когда последний раз красилась — уже и не вспомнить. Да еще и ревнивица в придачу! Стоит только Олегу в сторону какой-нибудь симпатяшки заглядеться — такое начинается! И попробуй только сказать, мол, сначала себя в порядок приведи, а потом и ревнуй, — одними глазами испепелит, а уж если еще и рот откроет…
Олег чувствовал себя так, словно его поймали в хитрую западню, из которой нет ни одного приемлемого выхода. Как сейчас ни поступи, именно он окажется виноватым. И никому ведь не докажешь, что это вынужденная мера. Ну, то, что Ленка стала его близкой подругой — это нормально. Тем более что поначалу все было очень даже здорово. А вот с детьми можно было и подождать. Мир бы не рухнул. Но теперь ничего не попишешь, надо как-то разгребаться во всем этом киселе, а как?
Больше всего на свете Олег хотел, чтобы его хоть на сутки оставили в покое, ничего не требовали и не приставали. Никогда еще не чувствовал он себя таким измотанным, как в этот год. Единственной отдушиной оставались выезды на судейство трофи-рейдов и триалов — соревнований среди внедорожников, между собой именуемых просто «покатушки». Но каждый раз приходилось выдерживать осуждающий взгляд Ленки, а потом еще два-три дня подлизываться к ней с всякими подарками, чтобы не дулась и не зудела, поскольку каждый вечер, проведенный Олегом вне семейного очага, приравнивался к предательству, не больше — не меньше.
Олег поднял на руки расплакавшегося Саньку и потащил в ванную. Да, Ленка права: кожица между ног покраснела и явно беспокоит маленького. Может, не так вредны памперсы, как про них пишут? Раньше у Саньки с этим никаких проблем не было, а тут на тебе: за два дня все воспалилось, стоило только на пеленки перейти. И как раньше народ без этих покупных подгузников обходился? Непонятно.
Санька перестал верещать, и пока Олег купал его, пудрил тальком и заворачивал в чистое, умудрился снова заснуть. Но стоило только положить его обратно в кроватку и отойти на пару шагов, раздался рев. О Боже, опять качать и колыбельные напевать. Что за наказание! Ленка вон, уже дрыхнет без задних ног, переложила свои обязанности на другого, и рада. Все сам, все сам!
Но все же парень получился — хоть куда! Сразу видно — его породы. И волосенки первые блондинистые пробиваются, и лобик крутой, как у отца, а уж глаза такой небесной голубизны, аж оторопь берет. Все в голос кричат: папина копия. А с чего бы и не быть копией папы, а? К соседям вроде за помощью не обращались. И смешной такой: если сидит, четко на ладони помещается. Хотя уже и подрос здорово, тяжеленький такой стал бутуз. Минут двадцать на руках покачаешь — почти как дрова грузил, даже мышцы ноют.
Эх, рос бы побыстрее — вот здорово было! Вместе бы на покатушки ездили, в баню ходили, в шахматы играли. А то пока как живая кукла: ничего не говорит, мало что понимает и только плачет да писается. Одно только название, что сын.
Санька наконец-то замолк, и Олег на цыпочках, чтобы не спугнуть закемарившего кроху, отправился в спальню. Ленка, конечно же, улеглась на край дивана, совершенно игнорируя то обстоятельство, что Олег категорически не любил спать у стенки. Но что поделать, не перегружать же ее, в самом деле, на законное место? Еще проснется и выскажет все, что думает. Ой, надо же! Уже шестой час пошел! Срочно спать, а то на работу можно будет и не ходить: с сонными глазами и заторможенными мозгами он там никому не сдался. Эх, Ленка, если бы ты не была такой упрямой…
* * *
Сережка, он же Борис Семь-сорок, или просто Семь-сорок, как звали его к