Ему необходимо было время, чтобы выговорить нужные слова и принять нужные решения, которые должны стать их общими решениями: судьбу династии Хокхерстов надлежало должным образом передать от старшего к младшему… а времени оставалось мало.
— Какой груз? — осведомился Себастьян.
Шейн усмехнулся.
— Серебро. Испанцы вывозили его из Перу и Мексики.
— Черт побери, вот это куш! — изумился старый лорд. — Елизавета за такие заслуги может и орден пожаловать.
Брови Шейна насмешливо изогнулись.
— Может я и позволю ей заполучить четверть… может быть, — подчеркнул он. — У Бесс непомерные аппетиты, когда дело касается ее доли в добыче; зато как только речь заходит о наградах и почестях, она сразу становится весьма скаредной. У меня пока нет официального каперского свидетельства на плавание под флагом Англии, но, Бог свидетель, на этот раз я выужу у нее такое свидетельство, даже если для этого придется лечь с ней в постель!
В подобных шуточках при желании можно было бы усмотреть государственную измену; и, хотя то, что говорилось в этой комнате, никогда не стало бы известно за ее стенами, Себастьян счел нужным предупредить сына:
— Будь осторожнее. Шпионы королевы, вероятно, уже донесли ей о захвате добычи.
Хокхерст-младший усмехнулся. Опасностью он никогда не пренебрегал — он ею попросту наслаждался.
— Конечно, а как же иначе. Но, между прочим, в пещерах под скалами, да и в других местах, у меня припасено достаточно товара, чтобы заполнить трюмы галеона испанскими кожами, вином и всяческими пестрыми диковинками. Возможно, я проявлю столь неслыханную щедрость, что и весь галеон подарю флоту ее величества, вместо того чтобы оставлять его себе.
Разговор, очевидно, утомил отца. На лбу у него прорезались глубокие морщины: он лишь сейчас с тревогой осознал, насколько глубоко увяз его наследник в опасных интригах, о которых старый лорд до сих пор и не догадывался, иначе удар хватил бы его намного раньше. Об этом он подумал с печальной иронией.
Беспокойство отца не укрылось от Хока.
— Тебе надо бы отдохнуть, — сказал он и встал, готовясь уйти.
Отец поднял руку, чтобы задержать сына на минуту.
— Завтра мы подробно поговорим о более серьезных вещах — завтра, до того как малыш Мэтью вернется из Лондона.
На этот раз беспокойство омрачило красивое лицо Хока.
— Спроси у матери, не сможет ли она ненадолго обойтись без твоего общества, чтобы осчастливить старика парой своих бесценных улыбок? — Усмешка гримасой исказила отцовское лицо. — Я боготворю эту женщину, что тут поделаешь?
Личные покои Шейна занимали восточное крыло особняка Девонпорт-Хаус. Эта часть дома имела, помимо отдельного парадного подъезда, еще и свой черный ход, так что ни у его моряков, ни у слуг не было необходимости заходить в центральную часть дома. В это восточное крыло он сейчас и направился. Он знал, что ему уже приготовлены ванна и два комплекта чистой одежды: костюм для верховой езды, чтобы он мог размять Нептуна хорошей скачкой по знакомым окрестностям, и второй — более торжественный, приличествующий светской гостиной, ибо в этот первый вечер под кровом родного дома Хокхерст намеревался обедать в обществе матери.
Барон, как обычно, позаботился обо всем необходимом — тихо, проворно и без суеты.
Нептун проявлял беспокойство, как будто чувствовал, что скоро пойдет мерить сильными мускулистыми ногами мягкий дерн девонширских полей. Хок потрепал коня по холке, потом оседлал его, низким рокочущим голосом шепча ласковые слова, и вывел из конюшни.
— Завтра отведу тебя к кобыле, — пообещал он.
Отпустив поводья и положившись на волю скакуна, Хокхерст ощутил, как наполняется восторгом его душа. По правде сказать, слишком долго они оба были взаперти; обоим требовалось сбросить избыток энергии и жизненной силы, отдав их невозмутимой природе.