— Прочти, Борис, — сказала она шепотом, едва он вошел в комнату, и плотно закрыла дверь.
Ребров читает:
ОТ СЛЕДСТВЕННОЙ КОМИССИИ.
Лиц, могущих указать подробности отправки большевиками незадолго до сдачи города особо секретного поезда, просят дать свои показания следственной комиссии. Прием от 11 до 3 часов дня.
Следователь Наметкин.
г. Екатеринбург.
ПРИКАЗ ПО ЗАПАДНОМУ ФРОНТУ.
Приказываю в интересах следствия по делу об исчезновении царской семьи в случае обнаружения и задержания лиц, поименованных в прилагаемом ниже списке, дабы жизнь их была во что бы то ни стало сохранена и они, по их задержании, были бы препровождены в тыл.
Командующий фронтом генерал Дитерихс.
Список лиц, подлежащих немедленному отправлению в тыл в случае их задержания:
1) Голованов.
2) Нечаев.
3) Ребров.
4) Запрягаев.
…
61) Жебелев.
62) Воздвиженский.
63) Новожилов.
64) Наумов.
…
101) Белозипунников.
102) Караваев.
103) Масленников.
104) Катальский.
161) Красноперов.
162) Руненберг.
163) Лиханов.
164) Коркин.
…
— Борис… — хотела что-то сказать Валя.
— Погоди, — он второй раз прочел сообщения и только тогда повернулся к Вале.
— Не понимаю. При чем тут я?
— Но как же мы? Они найдут тебя, — испуганно сказала Валя.
— Пустое. Вот золоту грозит опасность. Надо обратно через фронт, — ответил Ребров.
Душно спать летом в маленькой комнате. Ребров ворочается с боку на бок. Пропадет золото. Погоня, погоня.
Кругом трупы, и все знакомые. Вот Голованов, Нечаев, Запрягаев; они лежат у стен вокзала в один ряд, как папиросы в портсигаре. Головы разбиты, вместо мозгов — тряпки. Опять гонятся, ловят, и надо бежать. Лето, а холодно. Нужно зажечь спичку. От этого зависит жизнь. Долов смеется и тычет пальцем: «Он! Он! Бери его!»
Ребров мечется в постели, скрипит зубами. «Хоть бы проснуться», — думает он во сне и открывает глаза. Рядом разметалась Валя; ей, очевидно, тоже душно. На дворе светает.
«Чертовщина, — ругается про себя Ребров, — никогда не думал, что так тяжело оторваться от своих. Долов… Вот сволочь!»
Ребров встает и подходит к окну. Там, по улице, идет патруль. «Пройдет мимо или остановится? Нет, заходит во двор. С чего бы это?» Идут к флигелю.
«К нам, — соображает Ребров, — за мной». Мелькает мысль: «Бежать! А Валя?.. Да и поздно».
У окна выросли фигуры с винтовками. Продолжительный звонок, стук прикладов в прихожей и чей-то сиплый голос:
— Кто хозяин?
Хозяин, еще сонный, в белье, с испугом вытягивается перед военным.
— Я.
— Ты большевиков укрываешь. Есть у тебя Чистяков?
— Это я, — говорит Ребров, выходя в открытую переднюю. — Хозяин никого не укрывает, а я такой же большевик, как и вы. Тут какое-то недоразумение.
— Молчи, сволочь!
— Вежливей!
— Я тебе покажу вежливость.
— Не тыкай мне! — крикнул на унтера Ребров. — В комендатуре ответишь за свое хамство.
Угроза произвела впечатление. Начальник патруля сбавил тон.
— Собирайтесь, — сказал он сухо Реброву и, повернувшись к хозяину, добавил: — Где ваш сын? Он тоже с нами.
Кузьма Иванович, бледный и жалкий, накинул на себя пальто.
— Что вы делаете, господин офицер? Какой он большевик? — заплакала хозяйка.
Арестованных вывели во двор.
— Я вернусь через час-два, в центральной комендатуре все выяснится, — спокойно сказал Ребров, заметив, что Шатрова готова заплакать.
Безнадежно махнув рукой, Валя сбежала с крыльца, не видя ничего перед собой.
Два гимназиста класса седьмого-шестого конвоировали арестованных. Унтер-офицер с остальными солдатами пошел на новый обыск. Тяжелые берданки были не по плечам страже. Ребров один мог легко разделаться с обоими, но бежать не было смысла: дома — Валя, и с ней расправились бы за его побег. Рядом плохой компаньон — Кузьма Иванович. Рисковать при таких обстоятельствах не стоило.
Деревенская баба с корзинками земляники попалась навстречу.
— Разрешите, господа, купить корзиночку, — обратился к гимназистам Ребров.
Гимназисты переглянулись и важно кивнули. Ребров угостил Кузьму Ивановича и до самой комендатуры ел душистые ягоды и, казалось, ни о чем не тревожился. Но это только казалось. На самом деле он терялся в догадках. За что арестовали? Раскопали что-нибудь действительно или ошибка? А впереди встреча с Доловим. Узнает или нет?
Двери комендатуры широко открыты. Она принимает бесчисленных гостей. Одни являются под охраной штыков, как Ребров, другие ходят сюда, чтобы пообедать в офицерском собрании на втором этаже. Реброва повели по широкой темной лестнице. По ней навстречу Реброву спускался невысокий коренастый офицер. На освещенной окном площадке офицер повернулся к стенному зеркалу и вынул из кармана зубочистку. Ребров, проходя за его спиной, едва не шарахнулся от неожиданности в сторону: перед ним его железнодорожный попутчик — тот самый, который рассказывал когда-то в вагоне о взятии Уфы и Самары. Теперь на нем зеленый китель с полковничьими погонами.
Гимназисты торопятся вверх по лестнице, а офицер все еще ковыряет зуб.
«Пронесло», — думает Ребров.
Через минуту его подводят к кабинету, на двери которого маленькая дощечка:
НАЧАЛЬНИК ГАРНИЗОНА ДОЛОВ.
В большом светлом кабинете из-за стола подымается человек. Нет, это не Долов. Должно быть, его помощник. Он записывает в книгу имя и фамилию арестованного. Поскорей бы выбраться отсюда.
Все, наконец, записано: возраст, местожительство. Дежурный караул ведет Реброва еще выше по лестнице. Там приготовлена на скорую руку камера. В ней уже человек шесть. Вскоре туда приводят Кузьму Ивановича.
Странное впечатление производят арестованные. Ребров никогда бы не подумал, что вот эти люди способны казаться опаснейшими большевиками. Тощие, забитые деревенские мужичонки, какой-то парикмахер, два красноармейца с голодными глазами и благообразный старичок.
Почти каждые двадцать минут в камеру приводили все новых и новых арестантов. Но и эти были такие же случайно схваченные люди, как и первые. В двенадцать часов дня в железных ведрах принесли щи и на подносе — куски хлеба. Было видно, что куски собраны со столов, а щи слиты с тарелок.
Голодные мужичонки с жадностью набросились на еду. Красноармейцы после некоторого раздумья присоединились к ним. Ребров и Кузьма Иванович решили не обедать. В четыре часа застучали тяжелые подкованные сапоги на лестнице за дверьми. В комнату ввалилось человек десять новичков, вслед за ними — несколько казаков. Маленький кудрявый есаул визгливо, по-бабьи заорал:
— Становись!
Арестанты выстроились в шеренги и приготовились в путь. На улице их окружила цепь спешенных казаков.
— Шагом марш! — скомандовал есаул и повел вдоль Главного проспекта к тюрьме. Есаул неистовствовал. Сыпал ругательствами, перебегал от головы колонны к ее концу, подлетал к арестованным, тыкал в нос наганом. Подталкивал их ножнами сабли, взмахивал нагайкой и снова сыпал ругательствами.
Навстречу арестованным под траурные звуки шопеновского марша шла огромная похоронная процессия. Хоронили расстрелянных красными заложников. Арестанты тесней сжались между конвоирами, боясь быть растоптанными. И непонятно было, кого это провожали траурным маршем — тех ли, кто уже в гробах и ничего не чувствуют, или этих, еще живых, двигающихся к такой же или более страшной смерти.
Перед тюрьмой есаул остановил арестантов. К Реброву подскочил один из казаков и как-то вполголоса воровато приказал:
— Снимай штаны. Пиджак.
Ребров обернулся. Сзади арестованные снимали с себя одежду и отдавали казакам.
— Живо шевелись, — командовал курчавый.
Ребров медлил. Казак полез к нему в карман и выхватил бумажник с документами. Сорвал с руки часы.