Однако запасы продовольствия и горючего оставались. И я рискнул.
Семь дней я провел в открытом море. В это трудно поверить, но на восьмой я увил ал берега Батон-Гуж. Из осторожности я подплыл к порту ночью, выбрал дальний причал и как следует спрятал лодку. Пошел в город. Пытался связаться с Вашингтоном, но безуспешно. В Батон-Гуж уже царил хаос, начинался голод: все беженцы с побережья и других опасных районов искали пристанища именно там. Атмосфера раскалилась, словно в плавильном цеху, в воздухе носилась сажа, и подземные толчки повторялись ежедневно.
Найдя подходящий автомобиль, я направился на восток. Но и на шоссе все было не слава Богу: меня «пасла» какая-то «тачка», постоянно норовя сбросить в кювет. Но не на того напали. В момент, когда эта сволочь вновь начала прижимать меня, я резко прибавил скорость, и машина-преследователь, выведенная из равновесия, закувыркалась по дороге. Я вернулся и осмотрел «трофей»: без признаков жизни застыли двое мужчин, одетые в штатское. Документов при них не было. На вид — лет сорок-пятьдесят, а других примет никаких, ни национальных, ни социальных…
На всем пути города почти перестали существовать: большие дома рухнули, малоэтажки разграблены дочиста, редкие машины на дороге держатся как-то робко.
Сюда, в Гринлиф, я прибыл на третий день. Кажется, это было неделю назад. Но здесь меня накрыло землетрясение.
— Ты думаешь, что полярную экспедицию уничтожили те же люди, которые преследуют тебя здесь? — перебил я его.
— Да я могу поклясться жизнью! — прохрипел он.
— Они и сейчас здесь, в городе. Они повсюду, они меня ищут. Но я схитрил: оставил машину за несколько кварталов отсюда. Думал вернуться…
— Их уже нет, — пытался я его успокоить.
— Рыщут по городу, — возразил моряк. — Они не сдадутся, они меня найдут в конце концов. Но я их встречу. — Он приподнял руку, гнев на его лице сменился недоумением. — Где же мое оружие?
— Оно тебе не понадобится, — сказал я. — Я увезу тебя…
— Они его украли, — слеза покатилась у него по щеке. — Когда я заснул…
— Поехали, — приказал я. — Пора двигаться. — Я встал, надел респиратор и попытался поднять раненого. Он издал неестественно тонкий крик.
— Возьми вот это, в кармане, — простонал он. — Покажи им… Пусть выслушают… — Нижняя челюсть бедняги отвисла, глаза остекленели, я пощупал пульс — его не было.
Целую минуту в полной тишине я смотрел на бездыханное тело незнакомца, соображая, была ли хоть доля смысла в том, что он мне рассказал. Очень похоже на бред. Он, кажется, упомянул карман… Но в обоих была только пыль. Продолжая поиски, я обнаружил у пояса маленький старомодный кармашек для часов, какие делались на брюках в старые добрые времена. Запустив туда пальцы, я нащупал что-то гладкое и прохладное. Вытащил. Это оказалась большая увесистая монета, чуть меньше серебряного доллара. На одной стороне ее Красовалось стилизованное изображение какой-то птицы, на другой — сложнейшая вязь.
Я опустил монету в карман, немного постоял, как вдруг услышал шум с улицы.
Я упал плашмя на груду битого стекла и кирпича, прямо под оконным проемом. Рука судорожно сжимала револьвер. Шум повторился. Теперь я понял, что это под чьими-то ногами стонет моя доска, переброшенная через пропасть. Перепрыгивая через груды консервных банок и бутылок, я незаметно выскользнул из магазина.
Спрятавшись за углом, я следил за развитием событий. Человек в темном костюме вышел из «моей» продовольственной лавки. Подойдя к оврагу, он ступил на доску. Скрип ее взорвал давящую тишину мертвого города. Преодолев пропасть, «черный костюм» спрыгнул на землю. Если он нашел в лавке мертвого моряка, то на какое-то время должен успокоиться, а может, и убраться восвояси.