– Действительно. В общем, в следующий раз мы встретились в Северной Каролине и пообщались чуть дольше: ему нужно было мое разрешение, чтобы поговорить с Уильямом насчет разведки.
Бутерброд с сардинами замер на полпути ко рту Квори.
– Только не говори, что ты позволил ему втянуть Уилли в самую гущу событий.
– Разумеется, нет, у меня другое было на уме, – уязвленно произнес Грей. – Я полагал, что это предложение пойдет на пользу Уилли: во-первых, он уедет из Северной Каролины, а во-вторых, войдет в штаб Хау.
Квори кивнул, тщательно пережевал еду и проглотил ее.
– Понятно. А теперь тебя гложут сомнения.
– Именно. Тем более что с Ричардсоном мало кто близко знаком. Все, кто мне его рекомендовал, похоже, сделали это только потому, что им его тоже рекомендовали. За исключением сэра Джорджа Стэнли, который сейчас в Испании вместе с моей матерью, и старого Найджела Брюса, который так несвоевременно помер.
– Ты поступил необдуманно.
– Да. Я полагал, что смогу больше разузнать о нем, но мне не хватило времени. Мы с Дотти отплываем завтра, если погода позволит, – глянув за окно, сказал он.
– А, так вот зачем ты меня сюда пригласил, – ничуть не сердясь, заметил Гарри. – Что мне делать, если я что-то узнаю: сообщить Хэлу или написать тебе?
– Сообщить Хэлу, – вздохнул Грей. – Бог его знает, как работает почта в Америке, пусть даже Конгресс и находится в Филадельфии. Если нужно будет быстро решить какой-то вопрос, Хэл здесь справится лучше, чем я там.
Квори кивнул и наполнил стакан Грея.
– Ты не ешь, – заметил он.
– Я сегодня пообедал позже обычного.
Гораздо позже. На самом деле он сегодня вовсе не обедал. Грей взял булочку и рассеянно намазал ее джемом.
– А этот Дэннис, как там, бишь, его фамилия? О нем я тоже должен буду навести справки? – стукнув по письму вилкой, спросил Квори.
– Да. Хотя, возможно, мне будет проще узнать о нем в Америке. По крайней мере, в последний раз его видели именно там. – Грей откусил от булочки, отметив, что она в меру хрустящая, как и положено идеальной булочке, и ощутил пробуждающийся аппетит. Он хотел было рассказать Гарри о том еврее, имеющем склады в Бресте, однако передумал. Вопрос связей с Францией был исключительно деликатного свойства, а Гарри отличался тщательным подходом к делу, но не осторожностью.
– Понятно. – Гарри взял бисквитное пирожное, положил на него два миндальных печенья и ложку топленых сливок и затолкал все это в рот.
И почему он не толстеет? Должно быть, из-за активных «упражнений» в борделях, которые посещает, невзирая на возраст. Сколько же Гарри лет? Чуть больше, чем Грею, чуть меньше, чем Хэлу. Прежде Грей никогда не задумывался об этом, как и о возрасте Хэла. Оба они казались ему бессмертными, он не представлял себе будущего без них. Но Гарри уже практически облысел – Грей отметил это, когда тот по привычке снял парик, чтобы почесать голову, а потом криво надел его, – а суставы его пальцев распухли, хотя чашку он держал по-прежнему изящно.
Грей неожиданно остро ощутил свой возраст – в негибкости пальцев, в приступе резкой боли в колене. А более всего – в том, что может не успеть защитить Уильяма, когда будет нужен ему.
– Что-то не так? – Гарри поднял бровь, увидев выражение лица друга.
Грей улыбнулся, покачал головой и снова взялся за стакан с бренди.
– Timor mortis conturbat me, – сказал он.
– Вот оно что! Что ж, выпьем, – задумчиво сказал Квори и поднял свой стакан.
Глава 33. Интрига усложняется
28 февраля 1777 года от Рождества Христова, Лондон.
Генерал-майор Джон Бергойн – сэру Джорджу Жермену.
«… я не считаю, что какая-либо морская военная операция может оказаться столь же значимой для победы над врагом или столь же эффективной для окончания войны, как вторжение из Канады через Тикондерогу».
4 апреля 1777 года, английский корабль «Тартар»
Грей сказал Дотти, что «Тартар» – фрегат небольшой: всего двадцать восемь пушек, и потому ей не стоит брать с собой много вещей. Однако он удивился, увидев, что весь ее багаж состоит из одного кофра, двух саквояжей и сумочки с вышиванием.
– Неужели ты не взяла ни одного расшитого цветами манто? Уильям тебя не узнает, – поддразнил он Дотти.
– Чушь, – ответила девушка с доходчивой лаконичностью, присущей ее отцу.
Однако она почти не улыбалась и была очень бледна. Грей надеялся, что это не признак морской болезни. Он крепко взял ее за руку и держал до тех пор, пока серебристая полоска английского берега не растаяла на горизонте.
Хэл, похоже, ослаб сильнее, чем уверял, раз дал себя обмануть и позволил дочери плыть в Америку. Пусть и под защитой Грея, но по смехотворной причине – ухаживать за раненым братом. Минни, конечно, тоже беспокоится о сыне, однако от Хэла не отойдет ни на шаг. И все же она тоже не возразила против этой авантюры…
– Твоя мать знает? – поинтересовался он.
В ответ Дотти удивленно взглянула на него сквозь брошенные ветром в лицо волосы.
– О чем? Помоги мне! – Девушка схватилась за светлую паутину волос, трепетавших вокруг ее головы, словно языки пламени.
Грей обеими руками прижал волосы Дотти к голове, перехватил у шеи, умело заплел в косу, к восторгу проходившего мимо моряка, и перетянул бархатной лентой, которая раньше была вплетена в ее прическу.
– Об ужасном предприятии, в которое ты ввязалась, – пояснил он ей в затылок, завязав ленту.
Дотти обернулась и открыто взглянула на него.
– Если ты предпочитаешь описывать спасение Генри как «ужасное предприятие», то я с тобой полностью согласна. Но мама пойдет на все, чтобы вернуть его. Как и ты, полагаю, – иначе бы тебя здесь не было. – Изящно развернувшись на каблуках, девушка направилась к своей компаньонке, а Грей безмолвно смотрел ей вслед.
Вместе с одним из первых весенних кораблей прибыло письмо от Генри. Слава богу, он был жив, хотя и серьезно ранен выстрелом в живот, к тому же из-за суровой зимы он заболел. И все же он выжил и вместе с некоторыми другими английскими узниками попал в Филадельфию. Письмо написал один из его друзей-офицеров, тоже узник, однако Генри смог внизу накорябать несколько приветственных слов семье и подписаться, – при воспоминании об этих неразборчивых каракулях у Грея щемило сердце.
Обнадеживало, что Генри был именно в Филадельфии. Во Франции Грей познакомился с богатым филадельфийцем и проникся к нему симпатией – вроде бы взаимной. И теперь на ней можно было сыграть. Он невольно усмехнулся, вспомнив подробности знакомства с американским джентльменом.
В Париже Грей не задержался, лишь расспросил о Персивале Бошане, которого там не оказалось. «Уехал зимовать в свой загородный особняк», – так ему сказали. В фамильное имение Бошана под названием «Три стрелы», находящееся недалеко от Компьена. Грей приобрел отороченную мехом шапку и непромокаемые сапоги, закутался в самый теплый из своих плащей, нанял лошадь и мрачно отправился в путь, отдавшись на волю завывающего ветра.
Встретили его, окоченевшего от холода и заляпанного грязью, с подозрением, однако благодаря экипировке и титулу все-таки впустили в поместье и проводили в со вкусом обставленную гостиную с камином дожидаться барона.
Он уже составил представление о бароне Амандине со слов Перси, хотя Перси, скорее всего, лгал. Конечно, строить догадки до знакомства – занятие совершенно бесполезное. Однако и не размышлять – превыше человеческих сил.
Что до мыслей – он не думал о Перси последние восемнадцать или девятнадцать лет. Но когда размышления о Перси стали не только личным, но и профессиональным делом, Грей удивился и вместе с тем расстроился от того, сколько всего он помнил о нем. Он знал его вкусы и на этом основании составил представление о бароне Амандине.
И ошибся. Барон оказался немолодым, пожалуй, даже несколькими годами старше Грея, приземистым и довольно полным, с открытым располагающим лицом. Он был одет элегантно, без показной помпезности, и приветствовал Грея весьма учтиво. Но когда он взял Грея за руку, того словно электрическим разрядом прошило. Барон держался пристойно, не позволял себе ничего лишнего, однако смотрел на Грея с жадным интересом, и, невзирая на непривлекательную внешность барона, тело Грея ответило на призывный взгляд.