Мистер Памфрит долго молчал, потом, спустя некоторое время, всё же спросил:
– Вы уверены, что не делали их?
– Разумеется, уверена! – Мисс Мэнсис высморкалась. – Как я могла их сделать? Я же говорю вам: они живые.
Мистер Памфрит опять принялся постукивать ручкой по нижней губе, взгляд его сделался отстранённым.
Мисс Мэнсис промокнула глаза, подалась к нему и твёрдо проговорила:
– Мистер Памфрит, мне кажется, что мы друг друга не понимаем. Как бы мне всё вам объяснить… Вы сами жили в разных домах. У вас никогда не возникало ощущения… впечатления, что, кроме людей, там живёт кто-то ещё?
Мистер Памфрит вообще перестал хоть что-то понимать. Что значит «живые», «люди», но не человеческие существа? Разве это не одно и то же?
– Ничего не могу сказать по этому поводу, – признался констебль так, словно извинялся.
– Но вы наверняка гадали, куда пропадают мелкие предметы. Ничего ценного, просто мелочи: огрызки карандашей, английские булавки, кнопки, пробки, коробочки из-под пилюль, иголки, катушки и всё тому подобное?
Мистер Памфрит улыбнулся:
– Мы обычно виним в этом нашего Альфреда, хотя никогда не даём ему играть с коробками из-под таблеток.
– Но, видите ли, фабрики в большом количестве продолжают выпускать иголки, ручки, промокательную бумагу, а люди всё это покупают. И всё равно под рукой в нужный момент никогда не оказывается английской булавки или палочки сургуча для запечатывания писем. Куда всё это пропадает? Я уверена, что и ваша жена часто покупает иголки или что-то в этом роде, и хотя все приобретенные ею иголки по идее должны лежать где-то в доме…
– Нет, в этом доме ничего подобного вроде бы не происходит.
– Да, в этом – нет, – согласилась с ним мисс Мэнсис. – Такое случается обычно в более ветхих домах, со щелями в полах, со старыми панелями на стенах. Добывайки живут в самых необычных местах, но большинство – за панельной обшивкой или даже под полом…
– Кто живёт? – спросил мистер Памфрит, будто услышал это слово впервые.
– Эти маленькие существа, о которых я пытаюсь вам рассказать…
– Вот как? Мне казалось, что речь идёт…
– Именно о них. Как я сказала, у меня их было трое. Мы сделали для них маленький дом. А теперь они исчезли…
– О да, понимаю… – Констебль снова постучал авторучкой по нижней губе, но мисс Мэнсис видела, что он не понимает ровным счётом ничего.
После короткой паузы мистер Памфрит, помимо своей воли, вдруг удивлённо спросил:
– А зачем им нужны все эти вещи?
– Они обставляют ими свои жилища. Добывайки могут найти применение чему угодно. Они очень сообразительные. Например, для этого маленького народца кусок толстой промокательной бумаги может стать отличным ковром, и его всегда можно обновить.
Промокательная бумага явно не соответствовала представлению мистера Памфрита об отличном ковре, и он снова погрузился в молчание, а мисс Мэнсис с отчаянием поняла, что запутала его ещё больше.
– Всё это не настолько необычно, как может показаться, мистер Памфрит. Ещё в далёкой древности было известно о «маленьком народце», как его называли наши предки. Здесь, на островах, сейчас много мест, где о нём говорят…
– И что, их можно увидеть? – спросил мистер Памфрит.
– Нет, их никто никогда не должен видеть. Всегда оставаться невидимыми для человека – их жизненно важный принцип.
– Почему?
– Они считают, что, если их увидят люди, это приведёт к гибели всего маленького народца!
– О господи! – После минутного раздумья констебль всё же рискнул спросить: – А как же вы? Вы ведь сказали, что видели их?
– У меня были особые привилегии, – уклончиво ответила мисс Мэнсис.
И снова наступила тишина. На лице констебля начало проступать беспокойство, да и посетительница почувствовала, что сказала слишком много. Их беседа становилась всё более напряжённой. Мистер Памфрит всегда её уважал, она ему нравилась. Как же направить разговор в менее опасное русло? Мисс Мэнсис решила не усугублять ситуацию и попытаться как-то разрядить атмосферу:
– Вам, мистер Памфрит, не стоит волноваться. Я не прошу вас нарушать инструкции и всё такое прочее. Я хочу лишь одного: будьте так добры всего лишь зарегистрировать моё заявление о пропаже, на тот случай если они вдруг объявятся где-то в другом месте…
Констебль так ничего и не записал, закрыл свой блокнот и, натянув на обложку чёрную резинку, поднялся, как будто для того, чтобы было легче убрать блокнот в карман. Поймав удивлённый взгляд посетительницы, мистер Памфит пояснил:
– Я всё это запомню…
Мисс Мэнсис тоже встала и спросила:
– Возможно, вы хотите поговорить с мистером Поттом?
– Возможно, – осторожно ответил констебль.
– Он расскажет о них то же самое, что и я.
– Вы хотите сказать, – начал терять терпение констебль, – что мистер Потт тоже их видел?
– Конечно. Мы с ним говорили о маленьких существах.
Она вдруг неожиданно остановилась, поражённая пришедшей в голову мыслью. Что, если о маленьких существах говорила только она? Да и видел ли их мистер Потт? Оглядываясь назад, охваченная своего рода паникой, она никак не могла вспомнить, чтобы мистер Потт хоть раз подтвердил, что видел маленький народец. Она сама предупреждала, чтобы их не тревожили, чтобы позволили жить своей жизнью. Даже в тот единственный день, когда она уговорила его посидеть в засаде возле маленького домика, никто из добываек так и не появился, а мистер Потт, разомлев на солнышке, в конце концов заснул. Возможно, все эти месяцы мистер Потт никогда по-настоящему её не слушал, а просто подтрунивал над ней. Человек хороший и добрый, он был весь в себе, с собственными маниями.
Заметив, что мистер Памфрит всё ещё не сводит с неё своих добрых карих глаз, сейчас удивлённых, мисс Мэнсис коротко рассмеялась и, посмотрев на свои часы, торопливо сказала:
– Думаю, мне теперь лучше уйти. Меня ждут в церкви: надо помочь миссис Уитлейс с цветами.
Когда мистер Памфрит открывал перед ней дверь, она чуть коснулась его руки и напомнила:
– Только заявление, мистер Памфрит, больше ничего. Или просто не забудьте об этом… Большое спасибо, что выслушали. Смотрите, дождь и правда перестал…
Мистер Памфрит постоял на пороге, глядя вслед мисс Мэнсис, которая уходила всё дальше по мокрому асфальту, длинноногая, какая-то вся угловатая, как девчонка. Сколько ей сейчас может быть? Сорок восемь? Пятьдесят? В глубоком раздумье он вернулся в дом и хотел было позвать жену, но передумал, подошёл к печке и уставился на огонь. Мыслями он был где-то очень далеко.
Потом, словно очнувшись, констебль достал блокнот, снял с него резинку и немного подумал, уставившись на почти чистую страницу. Наконец, будто на что-то решившись, он лизнул кончик карандаша и написал: «3 октября 1911 года», – затем, лизнув ещё раз, густо подчеркнул написанное и добавил: «Мисс Мэнсис». Подумав, что бы ещё написать, мистер Памфрит решил просто поставить знак вопроса.
Мисс Мэнсис шла по тропинке к церкви, прикрываясь зонтиком, словно пыталась скрыть своё смущение. Из головы у неё не выходил маленький народец (Ну конечно же, народец! Они люди: Под, Хомили, Арриэтта – только очень маленькие), для которого она создала дом (безопасный, как она думала) в игрушечном городке мистера Потта. Пода и Хомили она видела лишь издалека, когда сидела, притаившись, за пышным кустом чертополоха, но Арриэтта – бесстрашная, с ясными глазами Арриэтта – стала ей почти подругой. А ещё был Спиллер, но о нём мисс Мэнсис только слышала, но никогда не видела. Его вообще никто не мог увидеть, если он сам того не захочет. Спиллер был мастер прятаться: мог слиться с любым фоном; оказаться рядом, когда думаешь, что он далеко; появиться, когда его меньше всего ждёшь, и так же быстро исчезнуть. Она знала, что он одиночка, а для того чтобы добывать, построил барку из старого деревянного ящика для столовых приборов, законопатив щели сухим льном и пчелиным воском. Для более коротких путешествий он использовал крышку от старой железной мыльницы… Всё это ей рассказала Арриэтта – она вообще много говорила о Спиллере, – и теперь мисс Мэнсис поняла, почему Хомили его недолюбливала: считала грязнулей, – а для Арриэтты он был воплощением свободы и воли.