– Почему не удалось спасти?
– На третьем-то месяце?
– А сама от чего умерла?
– Видишь, как бывает: хоть и произошло все у самой больницы, хоть и помощь вовремя оказали, а вот поди ж ты… – Гурнов махнул рукой, словно сердясь на кого-то. – Шансов у девчонки немного было: позвоночник на честном слове держался, множественные переломы конечностей…
– Что известно о водителе?
– Шутишь? Он рванул оттуда, как будто за ним черти гнались!
– Оставил девочку помирать?
Гурнов развел длинными, словно крылья цапли, руками. Он и сам здорово походил на птицу – высокий, костлявый, узколицый, с крупным тонким носом и близко посаженными глазами.
Взгляд Мономаха еще раз скользнул по телу незнакомки. Нет, уже не незнакомки: он знал, что ее зовут Яна. Наверняка где-то живут ее родственники – почему они не помогли, если она попала в беду?
– Какие вещи при ней были? – спросил он патолога. – Телефон?
– Опер тоже спрашивал, – кивнул Гурнов. – Не было телефона. Он мог выпасть из сумки на тротуар, а там кто-нибудь ему ноги приделал – народ попадается вороватый! Сумочку Мартынюк забрал. А вот это – нет, – и он, подойдя к шкафу, вытащил пластиковый пакет. Внутри оказались какие-то бумажки.
– Что это?
– Счета. За квартиру и за электроэнергию, кажется.
– Почему Мартынюк их не взял?
– Наверное, потому, что они не в сумке были, а в заднем кармане джинсов. Одежду он не затребовал.
– А как же экспертизы там всякие?
– Так а че тут «экспертировать»-то? – развел руками Гурнов. – Причина смерти очевидна!
– Опер сказал, там свидетели были, – вспомнил Мономах. – Может, кто-то номер машины запомнил?
– Может, и так, только водитель, если подумать, не так и виноват. Мартынюк сказал тебе, что девчонку толкнули под транспорт?
– Сказал… По-видимому, псих? Помнишь, в метро такой промышлял одно время, людей с перрона сталкивал под поезда?
Гурнов только плечами пожал.
– Мне показалось, Мартынюк меня подозревает, – продолжал Мономах.
– А как же! Им нужен виноватый, а ты – удобная кандидатура! Только вот кроме твоей визитки вас с жертвой ничто не связывает. Или я чего-то не знаю?
– Я все рассказал – и тебе, и Мартынюку. Я понятия не имел, что она пыталась со мной встретиться!
– Чудны дела твои, господи! – снова всплеснул длиннющими руками патолог. – Вот не встретил бы ты девчонку в электричке, не оставил бы ей визитку – и не пришел бы к тебе Мартынюк.
– Скажи еще, что и она бы жива осталась!
– Ты не виноват, но, не предложи ты ей помощь, она бы сюда не пришла, верно? А значит, могла бы избежать такой нелепой смерти!
– Или эта самая смерть нашла бы ее в другом месте. Что, если ее и в самом деле кто-то преследовал?
– О, теория заговора! – обрадовался Гурнов, зато Мономах напрягся: он невольно направил мысли приятеля в обожаемое им русло.
– Окстись, Иван, какой заговор! Скорее всего, девушку нашел ее собственный муж. Или сожитель.
– И сразу убивать? – возразил патологоанатом. – Да еще на глазах у десятков людей?
– А если предположить, что он ее не толкал?
– Как это?
– К примеру, хотел догнать, а она шуганулась – и в сторону. А там машина?
– Что ж, такое возможно, – неохотно согласился Гурнов.
Лицо погибшей выглядело спокойным – не то что тогда, в вагоне. На бледной коже явственно обозначились следы свежих синяков.
– Последствия аварии, – пояснил патолог, заметив, на что смотрит Мономах. – А вот эти – старые, – он провел тонким, узловатым пальцем по шее покойницы. – Я обнаружил на теле кучу подобных следов!
– Домашнее насилие?
– Синяки различной степени заживляемости – значит, появлялись в разное время. Бедная девка!
– Ну да, а зачем терпеть-то? – возразил Мономах. – Один раз ударили – беги!
– А если некуда? – предположил Гурнов. – И потом, куда ж ей, беременной?
– Знаешь, беременными за один день не становятся! Жила же она с этим извергом…
– Ты кого сейчас убеждаешь? Никто тебя за язык не тянул помощь предлагать!
– Точно, – вздохнул Мономах. – Не делай добра, не получишь зла!
– Во-во! – согласно закивал патолог. – Дернем по маленькой? За упокой невинной души? Ты же не за рулем, так?
* * *
– Почему я должен отдать дело?
Голос следователя звучал по-детски обиженно, словно у него отнимали конфету или любимую игрушку. Алла не желала ссориться – не плюй в колодец, как говорится, вдруг ей еще придется обратиться к этому Кравцу? Поэтому она попыталась объяснить.
– Видите ли, Алексей Дмитриевич, ваше дело может оказаться связанным с нашим.
– Может? То есть вы не уверены?
– В течение нескольких недель в городе убиты несколько женщин. Все были беременны.
– Вы говорите о маньяке?
– Не обязательно. Убийства совершены различными способами, и в одном случае смерть наступила от кровотечения, так что…
– Так что вообще не ясно, имело ли место убийство?
– Послушайте, – начала терять терпение Алла, – я могла организовать звонок вашему начальству, и вы отдали бы дело, не задавая вопросов, получив прямой приказ! Однако я хотела действовать честно, потому что вы – мой коллега и я не желала ставить вас в неловкое положение!
– Надо же, – хмыкнул Кравец, – обычно вы, комитетские, не слишком-то печетесь о приличиях!
– Так мне поступить так, как вы от меня ожидаете, или попробуем по-человечески?
Некоторое время Кравец молчал. По его лицу Алла видела, что внутри у него идет борьба. С одной стороны, всякий следак только рад передать дело другому, но тут существовало два «но». Первое: каждый человек, работающий в районных участках, кровно ненавидит людей из Комитета, у которых априори больше полномочий и, как следствие, раздутое эго и презрение к тем, кто не имеет комитетского прикрытия. Второе: если Четыркина окажется жертвой маньяка, то, расследовав дело, Кравец может заслужить очередную звездочку на погонах. Алле думалось, что второе «но» перевешивает: Кравец с первого взгляда показался ей скорее карьеристом, нежели борцом с вселенской несправедливостью. Она предполагала, что следователь примет правильное решение, не станет вступать в конфронтацию с более сильным противником, и именно по этой причине Алла не мешала его внутренней баталии. Наконец он заговорил:
– Вам надо поговорить с Олегом Мартынюком.
– Ему удалось что-то узнать?
– Не просто «что-то». У нас есть подозреваемый!
– Да ну? – встрепенулась Алла. – Это же великолепно! Кто он?
– Некий Князев, доктор. Он знал девушку, хотя и отрицает этот факт. Подозрительно, не находите?
– Простите, вы сказали – Князев? – Алла едва не поперхнулась. – А в какой больнице…
– Во Второй городской. А что такое?
– Н-нет, ничего… – Вот уж чье имя она не ожидала услышать! – А что заставляет вас считать этого человека подозреваемым?
– У жертвы обнаружена его визитная карточка.
– Ну знаете, если мы начнем записывать в преступники всех врачей, которые раздают карточки пациентам…
– Четыркина не являлась его пациенткой, и я еще не закончил! Девушка приходила к Князеву накануне гибели. Он утверждает, что она его не застала.
– Может, правда?
– Может. Только вот наш доктор отрицает, что знал погибшую!
– Но что, если он не врет? К примеру, девушка заполучила карточку не лично от него, а взяла у кого-то?
– Исключено: Князев признался, что сам дал ей визитку.
– Вы же сказали, он отрицает факт знакомства?
– Не знакомства, а того, что знал Четыркину.
– Что-то я потеряла нить!
– Князев признает, что встречал жертву, но всего один раз, в поезде. По его словам, она выглядела напуганной и еще, кажется, он заметил следы синяков на ее коже. Он дал ей визитку и предложил обращаться, если возникнет необходимость. Видите ли, он проникся сочувствием к незнакомке и решил оказать поддержку! Странно, да?
Вовсе нет, подумала Алла. Все, что она знала о Владимире Всеволодовиче Князеве по прозвищу Мономах, которое он получил благодаря имени-отчеству и фамилии, говорило в пользу ошибочности мнения Кравца: Князев мог пытаться помочь незнакомке, это вполне в его характере. Алла столкнулась с ним во время расследования убийства адвоката Гальперина, оказавшегося впоследствии изощренно обставленным самоубийством. Первое, что доктор сделал при их знакомстве, – измерил Алле давление, почувствовав, что подъем по лестнице дался ей тяжело. Тогда Алла весила на семь килограммов – и четыреста граммов! – больше, чем сейчас, и она до сих пор боялась признаться себе, что именно слова Князева заставили ее всерьез задуматься о диете.