Бабкин избавился бы от наглеца в три секунды, но выражение лица Макара его остановило. Илюшин развлекался. А если Илюшин развлекался, Бабкину оставалось исполнять роль молчаливой галлюцинации.
– Попробуйте рассказать все с самого начала, – с издевательской вежливостью предложил Макар.
– Слышь, а я чо делаю? – Джоник нервно побарабанил пальцами по подлокотнику.
– Изображаете корову? – предположил Илюшин.
Джоник уставился на него мрачным бараньим взглядом, перед напором которого пали бы даже новые ворота. Но Макар при желании умел выглядеть простодушным, как молодой укроп.
– Это все Андрюха, – выдавил рэпер. – Решетников. Администратор мой.
– Та-ак, – поощрительно протянул Илюшин. – И что с ним?
Джоник поморщился. Джоник скривил рот. Джоник изобразил лицом безмерное отвращение, которое вызывало у него поведение администратора Решетникова.
– Кажись, у него кто-то появился.
– Где появился?
Рэпер закатил глаза.
– Да елы-палы… Роман у него!
– Ага, – сказал Макар. – Роман. У вашего администратора.
– Ну. Тварь рогатая!
Илюшин с Сергеем переглянулись, и Бабкин ощутил смутное удовлетворение, уловив растерянность в глазах Макара. Похоже, перед этой задачей пасовал даже могучий интеллект его напарника. Макар не понимал, каким образом роман неизвестного ему администратора становится проблемой рэпера Джоника.
О чем и сообщил их гостю.
Юноша поглядел на Макара с презрительной жалостью.
– Вроде говорили, ты умный, – гнусаво протянул он. – А не похож.
– Мимикрия, – заверил Илюшин.
Джоник не обратил на его слова внимания.
– Если у него роман, это чего значит? Это он, сука, мне изменяет, что ли? Да я его за это…
И юноша экспрессивно описал те муки, на которые он обрек бы несчастного Решетникова.
– Изменяет? – ошеломленно повторил Бабкин, забыв о своей роли молчаливой галлюцинации.
«Минуточку. Что значит – изменяет?»
Джоник покосился на него.
– Чо, тоже тупой? Этот урод кого-то себе нашел. У меня нюх на такие вещи!
«Две ноздри», – не к месту вспомнил Бабкин.
– Я его, шваль такую, на помойке подобрал. Из грязи вытащил, как котенка. Где бы он был, если б не я? И вот чем он платит! Да за такое…
Джоник разразился матерной тирадой и пнул кресло.
– Э-э-э-э… – озадачился Макар. – Ситуация, бесспорно, трагическая. Сочувствую и все такое. Но мы-то чем можем помочь?
Юноша криво усмехнулся.
– Что, реально не сечешь?
Он подался вперед, и все цепи угрожающе звякнули, словно обещая длительное заключение в кандалах.
2
«Забудь и думать», сказал Бабкин.
«Никогда», сказал Бабкин.
«Я лучше сдохну», сказал Бабкин.
Макар терпеливо выслушал около десяти вариантов отказа и вернулся к тому, с чего начали:
– Серега, у нас нет выбора. Мы подписались на это сокровище с ноздрями.
– Я не подписывался!
– Еще как подписывался. Когда принимал помощь Перигорского.
– Если бы меня предупредили, что в ответ я должен буду выслеживать чьего-то любовника, я бы послал его помощь знаешь куда?
– Догадываюсь, – кивнул Илюшин. – Но, как поется в известной песне, фарш невозможно провернуть назад, и мясо из котлет не восстановишь.
Бабкин сел на пол и с трудом подавил желание схватиться за голову и начать раскачиваться.
– Ты хоть понимаешь, куда меня отправляешь?
– Сливки гламура! – пообещал Макар. – Лучшие люди нашей эстрады!
– Паноптикум, – отрезал Бабкин.
– Хоть повеселишься.
– Кто в армии служил, тот в цирке не смеется. Слушай, – он поднял на Макара страдальческий взгляд. – Почему бы тебе самому за это не взяться?
– Я не похож на телохранителя, – вздохнул Илюшин. – И это предмет моих бесконечных сожалений. То ли дело ты, мой широкоформатный друг.
– Врезать бы тебе, – с тоской сказал широкоформатный друг. – Да ведь не поможет.
По паркету разбегались солнечные зайчики и в эту минуту казались Бабкину самыми ехидными существами на свете, не считая его напарника. Дразнятся, сволочи! Им хорошо. Им свобода. Беги куда хочешь, пляши себе хоть на стенах, хоть на потолке. А ему предстоит заняться унизительной работой. На которую он в жизни бы не согласился, если бы не Илюшин.
– Выслеживать чужого любовника, – с отвращением сказал Бабкин. – Что может быть хуже.
– Выслеживать своего? – предположил Илюшин.
Но Сергей не слушал.
– Самый брутальный певец российской эстрады! – с невыразимым сарказмом протянул он. – «Бей извращенцев!» «Очистим наши ряды от гомосеков!» Тьфу!
Бабкин протянул руку за чашкой и одним глотком влил в себя остывший кофе.
– Вот объясни мне, зачем это всё? – потребовал он. – Никто ведь не просит от него резать правду-матку и публично признаваться в своих склонностях. Но зачем так нагло врать?
Илюшин снисходительно покачал головой.
– Серега, ты как ребенок, ей-богу. Полагаешь, Джоник зарабатывает тем, что продает свои песни? Нет. Он продает себя. А та аудитория, которая его слушает, охотнее всего клюет на лозунги о чистоте расы и традиционных ценностях.
– Но работу может сделать для него любой идиот с улицы, специализирующийся на выслеживании неверных жен, – мрачно сказал Сергей.
Илюшин рассмеялся.
– Чтобы послезавтра желтая пресса пестрела заголовками о том, что рэпер Джоник, на всех углах твердящий о своей любви к блондинкам, – ревнивый гей? Опомнись, мой наивный друг. Любой идиот с улицы, к которому он обратится, первым делом совершит самый умный поступок в своей жизни и продаст эту информацию журналюгам.
– Какая жалость, что я не идиот, – пробормотал Бабкин.
Илюшин собирался съязвить, но на сей раз сдержался. Он прекрасно видел комическую сторону ситуации и не мог в глубине души не подсмеиваться над своим другом, принимавшим происходящее близко к сердцу. Сам Макар, обладая отстраненным холодным умом, рассматривал все это как анекдот. Но при этом он прекрасно понимал, что по самолюбию Сергея нанесен мощный удар.
Они оба были сыщики до мозга костей. Но Илюшин брался за очередное дело, потому что испытывал любопытство. Именно оно было движущей силой большинства его поступков. В другой жизни Макар Илюшин стал бы котом, а еще вернее – бродячей кошкой, шляющейся по крышам, помойкам и черным лестницам, ловящей одну мышь за другой не столько из-за голода, сколько из удовольствия поохотиться.
Бабкин в другой жизни стал бы псом. И не подзаборной дворнягой, а полноценным служебником: ротвейлером или русским терьером. Для овчарки он был слишком самостоятелен. Сергею и в голову не пришло бы сказать, что его привлекает идея преданности работе, он даже и не думал о себе в таких выражениях. Однако каждое удачное расследование он завершал с чувством удовлетворения не потому, что загадка была раскрыта, а потому что в глобальном смысле они с Макаром восстановили справедливость. Дело сделано. Настоящее дело, о котором можно было говорить и думать с гордостью.
И вдруг – рэпер Джоник.
Самое неприятное заключалось в том, что этот мелкий поганец все продумал.
3
– Простая слежка ничего не даст, – растягивая слова, сообщил Джоник. – Я пробовал. Андрюша мой шифруется. Хуже этого… Штирлица. Но у меня есть одна догадка, с кем он связался. И тут все удачно складывается.
Когда Бабкин узнал, как именно все удачно складывается, его коротко стриженные волосы встали дыбом.
– Тусовка, – сказал Джоник. – Пати. Слёт уродов.
И, видя непонимание на лицах сыщиков, расшифровал:
– У Богдана в среду вечеринка. Он собирает друзей у себя в загородном доме. – При слове «друзей» по лицу Джоника пробежала такая усмешечка, что Бабкину стало не по себе. – Я тоже приглашен.
Макар поднял брови.
– Ага, – кивнул Джоник, заметив это движение. – Сам в шоке. Оглобля хочет перемирия. Ладно, я не злой. Будет ему перемирие.
Тут Бабкин начал кое-что припоминать. Даже до него доходили слухи о скандале между юным рэпером и Богданом Грегоровичем, королем поп-сцены, красавцем двухметрового роста, вспыльчивым и капризным как ребенок. Кажется, началось с того, что Джоник то ли харкнул, то ли помочился на розовый лимузин Грегоровича. В ответ Грегорович прилюдно обозвал рэпера энурезным клопом. И понеслось. Оскорбления сыпались быстрее, чем переспевшие яблоки, и за этим представлением с восторгом наблюдали зрители, друзья и недруги обоих.