Дельта чувств - Виктор Миронов

Итак, послушайте наставления сиятельства Тийи; блаженны те, которые хранят четыре стороны пути моего! Будьте мудры не отступайте от них. Блажен человек, который слушает меня, бодрствуя каждый день у врат моих и стоя на страже у дверей моих! Потому что, кто нашел меня, тот нашел жизнь, и получит благодать; а согрешающий против меня наносит вред душе своей: все ненавидящие меня любят смерть.

Притчи Тин – ниТ.

Пещера рождений.

Разум доставляет приятность, разумный действует со знанием, а глупый выставляет напоказ глупость. Дурной посол попадёт в беду, а верный – спасение. Притчи Тин_ниТ.

Видели ли вы пейзаж мистических грёз, залитый весенним свечением, в который погрузилась фантазия древнего воображения в её вечном слиянии с природой. Творческий Разум в этом пейзаже находился во всём, везде и поверх всего, а вакханический крик «Хе Вау Хе!» выражал вечно женственную природу под всеми формами, видимыми и невидимыми. В порыве эротического вдохновения он преображал прекраснейший природный ландшафт маленького островка в Понтийском заливе. То был скалистый участок земли, изобилующий морскими заливчиками, украшенный белыми зданиями и купальнями, садами и рощами: одно – создание природы, другое – искусство людей.

Край Афродисий. Туда на ночь спускалось солнце. Это прекрасное место окаймлено голубой линией морского побережья. Уединённость местности нарушалась многочисленным людом, собиравшимся у погружённого в дрему пруда – зеркала Аштарет, с рощей, которая сужающими уступами спускалась к зеркалу по скалистой складке лобного места. Лес рощи был так густ, что сквозь ветки его совершенно не видно было неба. Внизу под сенью царил полумрак, здесь всегда прохладно и влажно.

Утренний рассвет и вечерние сумерки в роще и в местах, открытых не совпадали по времени. Чуть только тучка облака прикрывала солнце, деревья сразу становились угрюмыми, и погода казалась пасмурной. Зато в ясный день наступившей весны, освещённые солнцем стволы деревьев, ярко-зелёная листва, цветы и сытные луга, принимали декоративный вид, тогда как на складках скал растительный слой почвы был очень незначителен, и от того корни деревьев на них не углублялись в землю, а распространялись по поверхности. Вследствие этого деревья стояли тут непрочно и легко опрокидывались штормовыми ветрами.

Всякий раз, когда мист, вступал в прилонную рощу Великой Матери, он невольно испытывал чувство, похожее на робость. Такое святилище – стихия, и немудрено, что жильцы с периферий Горизонта Хора, прежде чем переступить границу Матери Земли, отделяющей мрак от света, молились Эшмуну, проявлявшегося во всех мужских и женских образах и просили здоровья, замену больных органов и воскресения.

Тут у пещеры разыгрывалось одно и то же мистическое событие. Афродисия совершалась каждый раз на восточном берегу острова в дни весенних, летних, осенних и зимних равноденствий и солнцестояний, прямо под отвесным утёсом, к которому притулилось – дарами богатое и любовью взысканное – святилище Исиды¹. Двери в нём блестели пурпуром меди, ступени вели к раковинообразному входу из того же металла.

Этот священный островок назывался Красной Землёй – Ка Ра Аманд. Считалось, что здесь самое крайнее брачное ложе, на которое на ночь опускался Мелькарт. Холм, на котором располагался Пан Ти Капей именовали Гадир, что значит “крепкая скала”. На восточном мысе острова находился храм Мота-Смерти и сам город, а на восточном мысе – храм Мелькарта, известный своим источником, который во время приливов иссякал, а во время отливов наполнялся. Считалось, что храм отстоял от города на десять миль – по числу подвигов Мелькарта, на самом деле расстояние это было больше, оно почти равняется протяжению острова от запада к востоку.

Торчащую из моря скалу, похожую на палец или колосс и называли – Абант. Разломы красного цвета с белыми полосами – стекающего с её вершины птичьего помёта, образовывали на скале карнизы. Должно быть древние люди, очутившись рядом с высокой красной стеной с белыми подтёками и подавленные её размерами, и громким гомоном птиц, испытывали смешанные чувства благоговения, смятения и страха. Абант почитался как итифаллическая святыня, содержащая в себе мощь четырёх светоч луны и солнца. У склона её раскинул дворцы город: свидетель грандиозных мистических церемоний финикийцев. Древние люди видели в этом колосе необоримого змея касающегося покоя Матери в её глубокой резиденции. Колосс (посох с вершиной из зрелого хлебного колосса) считался и символом абсолютизма власти дарованной матерью Хору.

Хор (народ) назначал судей, наделяя (Инь) Ханну и (Ань) Ханнона неограниченной властью, а через пророков толковал сны и давал советы, где и как вести военные действия. В тиникийском мире поклонение необоримому змею (Хор, смертельно жалящий врага) носило глубокий характер. Священного змея одновременно обожали и боялись, не сомневаясь в верховной его власти, даже Мелькарт воплотился в это, смертельно опасное создание, охранял мир Исиды. Изображение змеи являлось символом вершины власти. Но воистину: «Мать дала, Мать взяла», выражая свою волю через жриц, Исида по осени объявляла, что надлежит старику (немощи) умереть, а значит совершить убийство седовласого Мелькарта. Хор² же – плодовитость народа, которая не познавала смерть.

Древние придерживались общей точки зрения на своё происхождение. Легенда гласит, что Баал Хаммон – Свет Тьмы, – человек в красно-чёрной мантии и с выбеленным лицом – посещал покои избранных Ханн³, после чего те будто бы беременели. Когда в народе рождался человек, женщина представляла его Мелькарту (Солнцу), как сына или дочь Ночного Светила. На весеннее рождество Великая Ханна была приёмной матерью первенца Милька – «Владыки Города».

Пещера рождения вдавалась глубоко в гору. Формы колонн, вокруг скалы, напоминали священные погремушки, которыми отгоняли злых демонов во время родов Мелькарта. А по бокам медного щита входа стояли огромные статуи бога Эбеса – покровителя рожениц и отвратителя бед. Этот чертог символизировал женское начало: таким образом, пещера и колосс, как бы дополняли друг друга.

Как же могла обычная гора заряжать энергией огромный духовный мир? Должно быть, она воплощала в себе логику Власти. Символы эти не только должны были подтверждать присутствие внутри горы плода Милька, но и служить свидетельством благословения Мелькарта. Это является естественным отображением сложных нравов древних в непрекращающейся борьбе за духовное объединение человечества.

Должность «Владыка Города» представлялась весьма зыбкой. Ни одна коронованная особа не была так мучима, как особа «Мощи» Солнца. Из века в век, из года в год, зимой и летом, несла она вахту. На ночь же Белый Человек, преображаясь, погружался в беспокойную дрёму со смертной женщиной в воронкообразной складке Абантской горы. Малейшее проявление телесной немощи и утрата искусства владеть мечом ставили жизнь «Мощи» под угрозу. Седина означала смертный приговор четырём сторонам Горизонта Хора. От стариковского вида прелестный пейзаж мироздания мерк. В немощной фигуре плохо сочетались мечтательная голубизна Дневного Неба, меркла игра светотени в лесах и блеск морских волн на солнце. Немощь избирала долю старикам подобающую.

Давайте вообразим караимский пейзаж таким, каким он предстал перед стариком Мелькартом, когда толпой собрались люди к увядшему богу, по которому ветер пел погребальную песнь. Какую картину – положенную на музыку ханнаана – созерцал старик с седого массива Абанта?

Панорама, увиденная им, производила на зрителя чарующее впечатление: оно усиливалось по мере того, как начинали вырисовываться подробности ландшафта. Непрестанно чередуются острые вершины и пропасти, на дне которых блестят ленты рек и слышен шум водного потока. Это удивительные горы известные под названием Тавры, и они образуют проходы через горную цепь. Если не по высоте над уровнем моря и протяжённости, то по красоте и живописности очертаний гор, эти горы соперничают с самыми величественными пейзажами насыщенных обаянием южного края. Здесь нет ледяных массивов, тут нет картины увядания или замирания природы.