И все чаще Иринины сольные выступления с квартирного вопроса скатывались на собственно денежный вопрос. И более того, на самую болезненную, наверное, для любого главы семейства его часть, называющуюся: «Ну что это за мужик, который денег заработать не может?!» А неприятнее всего в этом было то, что Ирина при этом как будто бы забывала, что денег-то не всегда не было. Но то, что было раньше, для Ирины не имело никакого значения.
А ведь раньше было многое. Ну, хотя бы то, что десять лет назад военный строитель капитан Федор Ионычев, недавно женившийся на красавице Ирине Кротовой, практически сразу получил эту квартиру. По тем временам, когда люди стояли в очереди на жилье по полжизни, это уже была фантастика! А случилось это только потому, что у начальства Федор был на счету отменном, ему прочили хорошую карьеру и квартиру дали из фонда главка, в виде поощрения и стимула к дальнейшей безупречной службе. Но Федор, решив главный по тем временам вопрос – жилищный, из армии сразу же уволился, даже не пытаясь прокормить созданную им ячейку общества на гроши, громко именуемые офицерской зарплатой.
Оказавшись на «гражданке», он устроился на работу в строительный кооператив и быстро стал зарабатывать хорошие деньги. Именно тогда в их квартирке появилась обстановка, всякая техника, у Ирины – мечта любой советской женщины – стиральная машина, у Федора – машина, чтоб ездить. Каждое лето, пока не появилась Полинка, Ионычевы ездили отдыхать – сперва в Турцию, потом и на Канары, и в Таиланд. Дела в кооперативе, преобразовавшемся сначала в АОЗТ, а потом в ЗАО, благодаря Федору шли все лучше, и он, прекрасно понимая, что для троих их жилье маловато, начал откладывать на покупку новой квартиры.
К девяносто восьмому году накопилось свободных шестьдесят тысяч долларов, и Федор начал присматриваться к предложениям риэлторов. За такие деньги тогда можно было купить что-нибудь панельное площадью метров семьдесят где-нибудь в Жулебино или Митино. Но Ирина категорически хотела поближе к маме, в престижные Кунцево или Крылатское. Там квадратные метры стоили в полтора раза дороже, а хотела их Ирина не меньше ста. Даже с учетом тысяч двадцати пяти, которые можно было выручить за их двушку, денег не хватало, а ведь предстоял еще ремонт! Занимать Федор категорически не хотел, и тогда кто-то надоумил Ирину, что надо положить деньги на депозит.
Федор не устоял перед тогдашними предложениями, сулящими вкладчикам чуть не десять процентов в месяц в валюте, и в марте девяносто восьмого положил все деньги в один из банков, чья репутация казалась незыблемой как скала. В августе того же года от репутации остались одни воспоминания, а от денег – только корешки приходных ордеров. Скала, как и вся частная банковская система России, рассыпалась в прах.
Но это было только начало. На счетах другого «надежного» банка оказались замороженными деньги их ОАО. Все крупные контракты были заключены в национальной валюте, которая в мгновение ока подешевела в четыре раза. Начались проблемы. Почти два года бизнес ни шатко ни валко еще шел, но все-таки рухнул. Какое-то время Федор «крутился» сам на мелких подрядах. Ситуация вроде бы начала выправляться, но два года назад один вполне приличный с виду заказчик на самом деле оказался бандитом и «кинул» Федора, внаглую не заплатив. Другой – человек вполне порядочный – прямо перед сдачей его роскошного коттеджа скоропостижно скончался. Официальной была лишь меньшая часть контракта, и Федора «кинули» уже наследники покойного, заявив, что по бумагам «все уплочено» и ни о каких «боковых» договоренностях они не знают и знать не хотят. Чтобы рассчитаться с рабочими, поставщиками и субподрядчиками, Федор соскреб по сусекам все, продал свой не новый, но очень приличный «Мерседес», швейцарский хронометр с руки в придачу, но все равно не хватило. И – все, у самого денег осталось только на хлеб, на квас уже не было.
После этого Федор впал в тяжелейшую депрессию. Ирина, последние лет шесть успешно осваивавшая профессию домохозяйки, для прокормления семьи устроилась сразу на две работы. Федор же сначала просто сидел дома, целыми днями играя в одну и ту же компьютерную игру. Потом начал пить.
Странно, но поначалу Ирину такой тихий мужнин «депрессняк» не то чтоб устраивал, но и не сильно раздражал. Может быть, у нее банально не хватало времени на то, чтобы заметить, что происходит с мужем. Она была слишком занята на двух своих работах, на которых быстро преуспела. А может быть, понимала, как тяжело Федор переживает крах целого десятилетия своей жизни. Но в один прекрасный момент Ирина или заметила, или ей надоело понимать. А скорее всего, она осознала, что меньше чем за год из домашней наседки она стала вроде как бизнес-леди, пусть и невысокого пока пошиба. Но уж главой семьи с материальной точки зрения – определенно. И устроила Федору форменный разгром. Она кричала, что выходила за сильного, уверенного в себе мужчину, а не за безвольного тряпку и алкоголика. Что хватит сидеть сиднем дома и заливаться водкой. Что если не хватило ума удержать собственный бизнес, надо идти, как она, на зарплату. И что если он сам не в состоянии найти себе более-менее приличную работу, то за него это сделает она.
Одновременно пораженный, что и в каких тонах он слышит от супруги, но и радуясь тому, что его эдак вот тряхнули, Федор с водкой сразу же завязал. Но, продолжая пока вынужденно сидеть дома наедине с любимым компьютером, Федор неожиданно для себя начал… писать. У него еще со школы было все в порядке с русским языком, он много и жадно читал, а его сочинения на всех конкурсах неизменно занимали первые места. Он даже подумывал о том, чтобы по окончании школы податься куда-нибудь в литературный, но консервативные предки восприняли эту идею в штыки и отправили отпрыска по папиной стезе, в строительный. По окончании вуза последовала обязательная в те годы двухгодичная лейтенантская служба, после которой Федор прагматично остался в кадрах, – работа была точно такая же, как на гражданке, а зарплата – чуть не втрое. И даже в эти бесконечно далекие от литературы времена умение ясно, лаконично и точно выражать мысли, пусть и в казенных рапортах, очень помогало Федору.
И все это время, то чаще, то реже, где-то глубоко внутри Федора всегда теплилась мысль: а вот неплохо было бы ему взять да написать книжку о чем-нибудь, стать известным писателем и доказать «старикам», что не правы они были с выбором жизненного пути сына. И вот теперь, после краха бизнеса, после тяжелого периода застоя в мозгах и в душе, когда уже нечего было доказывать давно умершим родителям, Федору вдруг записалось. Слова, фразы, абзацы, целые куски чего-то сначала не совсем понятного начали литься из-под пера на бумагу (то бишь с клавиатуры на экран монитора) легко и непринужденно. Куски сливались в страницы, те – в главы, и вскоре стало получаться нечто вполне осмысленное про современную жизнь, про ситуацию в стране и в Москве, и все это – немного с детективным уклоном. Главный герой книжки, которую про себя Федор иронично называл «романом», занимался таким близким автору строительным бизнесом, вокруг которого заворачивался весьма увлекательный сюжет. Федор чувствовал, что «роман» получается интересным и вполне «забойным». Правда, никак не приходила в голову некая основополагающая часть интриги, но Федор чувствовал, что она придет, что что-то обязательно подведет его к ней.
Ирина знала, что муж «что-то там пишет», но относилась к этому скептически и не стеснялась это высказывать. Так что когда с полгода назад она тоном, не терпящим пререканий, объявила мужу о том, что нашла для него работу, а Федор, даже и не думая возражать, всего лишь риторически вопросил: а когда же, мол, он теперь будет писать, ведь надо же заканчивать книгу, – Ирина взорвалась, как вулкан Кракатау. Правда, она быстро взяла себя в руки, и извержение было недолгим. Но страшным. Федор еще никогда, включая и тот первый «разгром», не узнавал о себе столько негатива за такой короткий промежуток времени. Ирина впервые открыто назвала литературное увлечение мужа «времяубийством» и «бредятиной», а самого Федора – «вещью малопригодной в быту» и «романтиком хреновым». В заключение прозвучала сентенция о том, что только полный идиот может променять бумагомарание на ТАКУЮ работу, а с идиотом она жить не собирается. Федор ставить перспективы семейной жизни под угрозу не собирался, на работу, разумеется, пошел и с тех пор о своем писательстве в присутствии супруги больше не поминал, урывая для окончания «романа» время в основном в выходные.