Браун упруго поднялся и пошагал к белеющей вдали береговой станции. Было без пяти десять, пора на дежурство.
Мутухинская станция размерами не впечатляла – набор «слипшихся» боками куполов, больших и маленьких. Самая объемистая полусфера погружалась в залив, принимая на себя шумливые волны.
Тимофей дошел до двери и приложил ладонь к выдавленному отпечатку пятерни. Овальная створка с шорохом убралась в пазы. Вход свободен.
Чувствуя внезапное раздражение, Браун прошагал по коридору, но смену не застал. И слава богу… Сейчас он никого не хотел видеть.
Зайдя в свою рабочую комнату, Тимофей первым делом водрузил на стол предмет зависти сменщиков – почти что антикварную арабскую кофемолку. Это был тяжеленький агрегат из бронзы, с выпуклыми росписями, славящими Аллаха. Давным-давно, до нановека, до века атома, ее доставала по утрам какая-нибудь Гюльчатай, чтобы приготовить свежую «кахву» хозяину и господину…
Представляя, как Маринка – голая, разумеется! – вращает ручку бронзовой мельнички, призывно поглядывая на него, Браун засыпал порцию прожаренных зерен и взялся молоть сам. Машинка забрякотала, заурчала, заскрежетала, трудолюбиво измельчая плоды кофейного дерева. Пересыпав порошок в старинную джезву, смотритель ливанул туда же стакан воды и подогрел, «не доводя до кипения». По комнате поплыл непередаваемый аромат… Теперь переливаем «кахву» в чашечку и смакуем, глубокомысленно пялясь в вогнутую стену.
Тимофей очень любил эту «пятиминутку» перед выходом на дежурство. Пока организм согревается, принимая в себя глоточки кофе, мысли текут с той же неспешностью, огибая пороги тревог.
Вздохнув в который раз, смотритель встал и помыл посуду. Внезапно в дверь позвонили.
– Кому это дома не сидится? – пробурчал Браун.
Открыв дверь, он отступил в полном обалдении – на ступеньках стояла Марина Рожкова. Девушка была в одном платьице, облепившем великолепные выпуклости так, словно было мокрым. Босоножки она держала в руке, зацепив ремешки пальцем. Тимофей перевел взгляд с улыбающихся губ на загорелые груди, чьи соски буравили ткань, и затрудненно сглотнул.
– Ну? – улыбнулась Марина, изгибая бедро. – Так и будешь меня на пороге держать?
– Проходи, конечно! – Браун шарахнулся назад, освобождая проход.
Девушка наклонилась, стряхивая песок с босых ног, выпрямилась и перешагнула порог.
– Ты один? – спросила она, с любопытством оглядываясь.
Тимофей кивнул. Потом до него дошло, что Марина в этот момент на него не смотрела, и он поспешно ответил:
– Один. Смена уже ушла.
– Это хорошо… – пропела девушка, разворачиваясь к нему.
Она оказалась так близко, что Браун ощутил слабый запах духов и чистой воды, исходящий от тела Марины. Не в силах совместить чудесное с явным, он протянул ладони и коснулся напряженных сосков, похожих на крупные малинки, только не мягких, а твердых, как желуди.
– Марина… – Тимофей облизал сухие губы.
Девушка отпустила босоножки, положила руки ему на плечи, нежно обняла за шею.
– Ты дрался из-за меня? – промурлыкала она.
– Д-да…
– А я доставила приз… мм… побежденному победителю. Себя… Лично в руки.
Сухой и жадный рот «Мисс Мугухэ» впился в его губы. На минутку оторвавшись, Марина проворковала:
– А ты знаешь, что Айвен отучился на курсах и уходит в ТОЗО?
– И кем же? – поинтересовался Браун, не скрывая досады.
– Точно не скажу, но явно не китовым пастухом! И я туда же собралась, буду океанцев лечить…
Тимофей почувствовал жгучую ревность.
– С Иваном? – насупился он.
– Нет, ну почему обязательно с Иваном? Могу и с тобой…
– Да! – выпалил Браун.
– Только ты должен так отколошматить Айвена, – строго потребовала девушка, – чтобы он больше никогда к тебе не прикапывался!
Тимофей задумался, хотя и знал, что Марина не любит долгих размышлений.
– Думаешь, это поможет? – спросил он с сомнением.
– Не будь занудой! – сказала Рожкова нетерпеливо. – Ты отлупишь его? Ну? Раз! Два! Три!
– Да! – Тимина рука сжала грудь девушки. Сейчас он был согласен на всё.
– Сегодня, мм?..
– Да.
Его ладони скользили по гибкому телу, второй раз касаясь прелестных выпуклостей, вминая пальцы в восхитительную атласную тугость. Обмирая, Браун залез рукою под юбку и потянул вниз Маринины плавочки…
На работу он опоздал. Но нисколько не жалел о нарушении трудовой дисциплины. Не спеша Тимофей спустился в батинтас – нижний зал. Разделся, напялил на себя рабочий комбез, отшлюзовался и перешел в ангар, где поддерживалось удвоенное давление воздуха. Уши сразу закладывает, зато море не полнит низкий купол, а держится на уровне пола, узкой полосой окаймлявшего круг чистой воды.
Вода почти не колыхалась, но маленькая субмарина типа НБ, приткнувшаяся к бортику, тихонько покачивалась, улавливая ритм прибоя. Размером с электрокар, подлодка не годилась для покорителей глубин – тихоходная и хрупкая, она никогда не опускалась туда, где меркнет свет солнца. А если и погрузится, то превратится в блин. Пока же, находясь в целости, она больше напоминала круг сыра. И впрямь «ныряющее блюдце»!
Воздух стоял сырой и тяжелый, с потолка падали крупные капли конденсата, плюхая в воду или звонко цокая по борту НБ.
– Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья! – бодро продекламировал Браун.
Привычным движением откинув прозрачный колпак, он влез в тесную кабину, просовываясь вовнутрь по очереди – сначала правую ногу, потом левую… Так, вроде уселся. Рукой дотянувшись до колпака, Тимофей притянул его, и тот мягко опустился, с чмокающим звуком замыкаясь на уровне плеч.
Кое-как вытянув ноги между кислородным баллоном и шаровым аккумулятором, смотритель глянул на пульт – все в порядке.
– Приступить к погружению, – скомандовал он сам себе, лишь бы стало поменьше тишины и пустоты.
Заклокотала вода в цистернах, «энбэшка» плавно пошла вниз, и голубоватое сияние ангара сменилось зеленистым светом, что сеет солнце на малых глубинах.
Положив руки на джойстики, Браун включил водомет. Под полом зашипело и зажурчало. Субмарина медленно проплыла между решетчатых опор ангара, выходя в море со скоростью водного велосипеда.
Чем дальше от берега уплывала НБ, тем чище делалась вода – уходила за корму поднятая волнами муть, размытые лучи света обретали четкость контура. Безрадостное каменистое дно постепенно наполнялось биением жизни – вон бледно-розовая актиния показалась, а вон – асцидии прилепились к глыбке, похожие на двугорлые темно-красные кувшинчики. Поползли трепанги и морские звезды, из донных отложений выглянули плоские морские ежи – их панцири словно покрыты были темно-фиолетовым фетром. А вон и их круглые собратья иглы топырят… Проковылял краб. Рывками промахнула молодь креветок, играя изумрудными спинками.
Субмарина пошла в обход мыса, и у подножия прибрежной скалы открылась плотная черная полоса – мидиевая банка. Вон гребешок клацнул створками и мягко отпрыгнул, толкаемый слабой струей. А вон маленький осьминог суетливо прячется в створку крупной устрицы. И этот боится…
На пульте замигал зеленый огонек, и диспетчер с центрального поста сказал официальным голосом:
– Вызываю Эн-Бэ номер семь.
– Слушаю, – обронил Браун.
– Тимка, ты, что ли?
– Видео включить?
– Зачем?
– Для опознания.
– Да не, не стоит. Кислое выражение твоей физиономии еще не стерлось из моей памяти. Ты где бродишь?
– Я на границах плантации восемь тире «Бэ».
– Принято…
Поморщившись досадливо – к чему этот агрессивный тон? – Тимофей направил субмарину на юг, туда, где уже угадывался келп. Плантация 8-Б. По огромным коричневым плетям ламинарии скользили блики то изумрудного, то медного цвета. Округлые корешки водорослей цеплялись за каменистое дно, и растения живыми синусоидами поднимались вверх с глубины двадцати метров, почти достигая поверхности. Чем не лес? Всей разницы, что не ветерком колеблется, а приливным течением.