– Личность установили? И почему Нортон’с-Вудс? Он что, живет где-то поблизости? Учится в Гарварде или, может быть, в духовной школе? – Это сразу за углом от Нортон’с-Вудс. – Сомневаюсь, что он присутствовал на этом мероприятии, что бы там ни проводилось. И тем более с собакой. – Мой голос звучит спокойно, чего не скажешь о моем внутреннем состоянии. Мы разговариваем на парковке у гостиницы «Иглз Рест».
– Подробностей пока удалось узнать не так уж и много, но похоже, там была свадьба, – говорит Марино.
– В то воскресенье, когда играется матч за Суперкубок? Кто назначает свадьбу на день игры за Суперкубок?
– Ну, если ты, например, не хочешь светиться. Или ты не американец. Или чужд американским обычаям. Да хрен его знает, но я тоже не думаю, что умерший был гостем на свадьбе, и не потому, что выгуливал собаку. Под курткой у него обнаружили девятимиллиметровый «глок». Никакого удостоверения личности, но он слушал портативное спутниковое радио, так что сама можешь догадаться, какой вывод я из всего этого сделал.
– Уж лучше б тебе объясниться.
– Люси тебе побольше расскажет об этом спутниковом радио, но похоже, он вел наблюдение, шпионил, и, возможно, тот, у кого он сидел на хвосте, решил с ним расправиться. В общем, думаю, кто-то что-то с ним сделал, нанес рану, которую каким-то образом пропустили фельдшеры «скорой». Они констатируют смерть, запихивают тело в мешок, и уже там, во время перевозки, оно начинает кровоточить. Но это же труп! У него кровяное давление на нуле! Что это означает? Только одно: он был еще жив, когда его доставили в морг и поместили в наш чертов холодильник. Там сорок с лишним градусов, так что к утру он мог скончаться от переохлаждения. При условии, что он не умер еще раньше от потери крови.
– Если он получил рану, это должно было вызвать внешнее кровотечение, – отвечаю я. – Почему же он не истек кровью прямо на месте?
– Вот ты мне и скажи.
– Как долго «скорая» его осматривала?
– Минут пятнадцать-двадцать.
– Возможно, во время реанимационных процедур где-то пробили кровеносный сосуд? – вслух рассуждаю я. – Прижизненные и посмертные ранения, если они достаточно серьезные, могут вызвать значительное кровотечение. Быть может, сломали ребро, делая искусственное дыхание, и прокололи сосуд или артерию? Или же как-то пережали плевральную дренажную трубку, что и вызвало это кровотечение?
Но я знаю ответы на все эти вопросы. Марино не один десяток лет занимается расследованием убийств, и на этом деле собаку съел. Он не стал бы экспроприировать мою племянницу и ее вертолет и летать без предупреждения в Довер, будь у него логическое или хотя бы правдоподобное объяснение случившегося, да и Джек Филдинг, несомненно, способен разобраться в ранениях. Почему же он так со мной и не связался?
– Кембриджское пожарное депо находится всего в миле от Нортон’с-Вудс, и их бригада подоспела уже через пару минут, – произносит Марино.
Мы сидим в мини-вэне с выключенным двигателем. Уже почти стемнело, горизонт и небо сливаются друг с другом, и лишь на западе сохраняется слабый-слабый намек на дневной свет. Когда Филдинг утрясал неприятности сам, без меня? Да никогда. Всегда старается самоустраниться. Вечно его дерьмо должны убирать другие. Вот почему он так и не позвонил. Возможно, снова ушел с работы. Сколько раз он еще должен это сделать, прежде чем я перестану принимать его обратно?
– По заверению этих парней, он умер мгновенно, – добавляет Марино.
– Никто не может умереть мгновенно, если только тебя не разорвало на сотни кусочков самодельной бомбой, – отвечаю я. Ненавижу, когда Марино бросается такими вот безосновательными утверждениями. Умер мгновенно. Скончался внезапно. Был мертв прежде, чем коснулся земли. Двадцать лет твердит эти общие фразы, и не важно, что я столько же лет объясняю ему, что остановка сердца или дыхания является не причиной смерти, но симптомом умирания, а клиническая смерть фиксируется лишь через несколько минут. Она не случается сразу. Это непростой процесс. Я напоминаю ему об этом медицинском факте, потому что не знаю, что бы еще сказать.
– Ну, я передаю лишь то, что слышал, а по их словам, спасти его было уже нельзя, – отвечает Марино, словно фельдшеры «скорой» знают о смерти больше, чем я. – Этот парень ни на что не реагировал. Так указано в их журнале.
– Ты говорил с ними?
– С одним. Утром, по телефону. Ни пульса, ничего. Парень был мертв. Так, по крайней мере, сказал парамедик. Но что, по-твоему, он мог сказать – что они не были уверены, но отправили его в морг?
– И тогда ты объяснил ему, почему спрашиваешь об этом?
– Нет, черт возьми, я же не идиот! Иначе это все уже бы было на первой полосе «Глоуб». Это ж такая новость, что я мог бы сразу проситься обратно в полицию Нью-Йорка или на работу в «Вакенхат», вот только бы меня никуда не взяли.
– И какой процедуре ты последовал?
– Ничему я не стал на хрен следовать. Этим занялся Филдинг. Конечно, он сказал, что сделал все по правилам, мол, в кембриджской полиции его заверили, что там не было ничего подозрительного, обычная смерть по естественным причинам, чему имелось множество свидетелей. Филдинг распорядился перевезти тело в ЦСЭ, как только копы забрали пистолет и передали в лабораторию, чтобы мы могли выяснить, на кого он зарегистрирован. Рутинное дело, и не наша вина, если санитары облажались, сказал Филдинг, и знаешь, что я тебе на это отвечу? Не прокатит. Обвинят во всем нас. СМИ нас живьем сожрут и будут требовать вернуть все в Бостон. Как тебе такая перспектива?
Перед тем как ЦСЭ приступил этим летом к работе, офис судмедэкспертизы штата располагался в Бостоне, где погряз в политических и экономических проблемах и скандалах, о которых постоянно кричали в газетах и выпусках новостей. Тела погибших терялись, посылались не в те похоронные бюро или же кремировались без надлежащего осмотра, и по крайней мере в одном случае, когда ребенок, как подозревалось, умер вследствие жестокого обращения родителей, эксперт по ошибке протестировал не то глазное яблоко. Начальство то и дело менялось, и в итоге окружной офис пришлось закрыть из-за недостаточного финансирования. Но ничего такого, на что Марино намекает сейчас, в наш адрес сказано не было.
– Не хочу даже и думать ни о чем подобном. – Я открываю дверцу. – Уж лучше остановимся на фактах.
– Вот тут-то и проблема, так как пока вразумительных фактов у нас нет.
– И ты все это рассказал Бриггсу?
– Я сказал лишь то, что ему следует знать, – отрезал Марино.
– Так ты сказал ему то же, что и мне? – снова спрашиваю я.
– Примерно.
– Не нужно было этого делать. Что и кому говорить, решаю я. Мне решать, что ему следует знать. – Я сижу на пассажирском сиденье с открытой дверцей. Дует ветер, а я только что из душа и уже продрогла до костей. – Нельзя поднимать шум только потому, что я занята.
– Ну, ты была чертовски занята, вот я все ему и рассказал.
Я выхожу из мини-вэна и пытаюсь убедить себя, что рассказаное Марино не может быть правдой. Кембриджские санитары никогда бы не допустили такой чудовищной ошибки, и я стараюсь придумать объяснение тому, почему смертельная рана не кровоточила на месте происшествия, а потом вдруг тело стало истекать кровью; прикидываю, за какое время и даже по какой причине человек может умереть в холодильной камере морга. Я совершенно сбита с толку. Никакой зацепки нет, и больше всего меня беспокоит он, этот молодой человек, доставленный к моей двери предположительно мертвым. Я так и вижу, как его накрывают простыней и опускают в пластиковый мешок, как застегивают мешок на молнию, и все это звучит эхом старых ужасов. Очнувшийся в гробу. Погребенный заживо. Ничего подобного у меня никогда не случалось, ни разу за всю карьеру. И я не знаю ни одного реального случая.
– По крайней мере, ничто не указывает на то, что он пытался выбраться из мешка. – Марино пытается найти во всем этом хоть какой-то позитив. – Нет никаких свидетельств, что он в какой-то момент очнулся и запаниковал. Ну, сама понимаешь… Он не рвал молнию, не брыкался, ничего такого. Думаю, если б он пришел в себя и пытался выбраться, утром мы бы обнаружили его на лотке в какой-нибудь чудной позе или вовсе скатившимся. Если только, конечно, он там не задохнулся. А что, вполне мог, раз уж эти мешки герметичные. Пусть даже и протекают. Ты как-то показывала мне такой, который не протекает. Здесь другой случай. Капли крови на полу ведут от бокса к холодильнику.