Так случилось и здесь. Начала она медленно и как-то нехотя, словно до этого устала с другими клиентами, и Егор подумал, что ей лет сорок. Но вот она перешла от ног к спине, виртуозно работая коленями и локтями, и в конце концов легко вскочила прямо на него, разворачивая ему лопатки своими маленькими ступнями. Сразу представились мультфильмы Миядзаки, где старушки легко превращаются в девочек, а девочки в рыбок, а потом обратно. Та, что бегает сейчас по его спине – ну точно девочка лет пяти, и это никак не вяжется с фотографией каменной статуи на стойке регистрации. Каждое её нажатие отдаётся тихой вспышкой во внутренней темноте, и в памяти снова всплывает планктон, как он фосфоресцирует на отливе, они все вышли на берег в тот вечер, чтобы посмотреть на это чудо: дочка француза из соседнего бунгало с опаской разглядывает созвездия, вспыхивающие под ногами, потом идёт смелее, подпрыгивает и танцует, и зелёные огоньки бегут за ней по краю воды…
Массажистка ничего не говорила вначале, но когда он совсем расслабился и закрыл глаза, она спросила что-то, чего он не понял. Ей пришлось повторить, “Are you okey”. Он ответил утвердительно, и дальше они только перекидывались этими “океями”. Один только раз он ойкнул, когда она разминала ему правое плечо, но он сразу сказал “окей-окей”, в том смысле, что она не виновата. Добавил “I work a lot with computers” и изобразил руками клавиатуру.
Она засмеялась и кивнула, “Computers yes”, и ещё немного поплясала на том плече. Затем обошла вокруг, села на колени с другой стороны и взялась за ладонь его левой руки.
В голове вспыхнуло так, словно в комнате сорвало потолок. Видимо, она нажала какую-то особую точку. От неожиданности он даже подскочил, и видение сразу исчезло. Вокруг по-прежнему сумрак, играет тихая музыка.
– Boyna?
– What?
– Бойна?
Он наконец понял, что она спрашивает по-русски.
– Нет, не больно. Чуть-чуть.
– Бойна чуть-чуть. Патом карашо.
– Да-да, окей.
Хотелось сказать ей что-нибудь ещё, как до этого он говорил про компьютеры. Но то было про правую руку, которая действительно устаёт от мышки и тачпэда. Туннельный синдром и всё такое. А левой он вроде ничего особого не делал…
Она опять взяла его левую ладонь, аккуратно потянула мизинец, безымянный, средний. Он почувствовал, что на пальцах натянута верёвка. Повернул голову, посмотрел на руку.
Конечно, никакой там верёвки. Но чувство-воспоминание удивительно яркое, прямо как та вспышка голубого света. Цвет моря. Они гуляют по прибрежному рынку. Какой-то сухой старик с длинными седыми патлами, заплетёнными в косички, показывает фокусы с верёвкой на пальцах. Делает из неё фигуры, одна превращается в другую, как мультфильм. Потом машет рукой, приглашает подойти. Они с Ольгой и парой друзей смеются, толкают друг друга к старику. Наконец Егор протягивает левую ладонь, старик набрасывает верёвочные петли ему на пальцы. Дергает другой конец верёвки – оп! – и над рукой вырастает что-то вроде верёвочного шалаша. Старик что-то говорит. “Это гарпун”, переводят рядом по-английски. Старик делает ещё пару пасов, и на месте верёвочного гарпуна появляется верёвочная рыбка. Рыбка плывёт по верёвке и заплывает в ладонь Егора. Все хлопают.
Голубой свет меркнет, вокруг тёмная комната, мягкие пальцы массажистки переходят с ладони на предплечье, потом на плечо.
После того гавайского рынка они поехали в бар, и кажется, он там перебрал с ромом. Наверное, поэтому и забыл происшествие со стариком и верёвкой. Может, позвонить Ольге? Она наверняка всё помнит.
Он сделал какое-то движение, намереваясь встать.
– Дайсе девать, – сказала массажистка. – Гавава. Не бойна.
– Да, простите, забыл.
Он снова лег. Никуда бежать не надо. Наоборот, попросить эту рыбку Поньо ещё разок пробежать по спине. И по рукам, конечно.
# # #
Большой оранжевый рюкзак, ещё утром стоявший в прихожей, исчез. И хотя из ольгиной смски он уже знал, что она придёт домой раньше, его немного покоробило это самоуправство.
Он заглянул в гостиную. Так и есть: разобрала не только свои вещи, но и его! Книги, которые он брал в отпуск, лежали на письменном столе, рядом с большой раковиной Cymbiola nobilis, выловленной в последний день. В спальне хлопнула дверца шкафа, и он направился туда, сделав по дороге глубокий вдох.
Ну подумаешь, разобрала. Конечно, он бы сам не спешил, он ещё не переключился полностью на эту городскую квадратно-гнездовую жизнь с блестящим паркетом, пластиковыми окнами и икейными шкафами. Оранжевый рюкзак вполне мог бы постоять в прихожей ещё пару дней…
Стиральная машина. Он услышал звук, и не заходя в спальню, прошёл дальше на кухню.
Блин. Не только разобрала, но и в стирку засунула. Прозрачная дверца стиралки была похожа на иллюминатор самолёта, попавшего в шторм.
– Оль, ты давно дома?
– Ага. Отпустили пораньше, чтоб не свихнулась сразу после отпуска. – Она вышла из спальни, держа в руках его ласты. – Слушай, а где они у нас раньше лежали?
– Давай сюда. Вообще, зря ты… я бы сам своё разобрал. Стираешь небось в холодной воде?
– Ой, не начинай. Там на всех бирках написано – тридцать градусов. Вещи портятся, если их стирать в горячей.
– Зато бактерии дохнут. И грязь отстирывается. Сто раз говорил: мои джинсы хотя бы не стирай в холодной.
– Так. У тебя тяжёлый день был, да? У меня тоже. Мог бы спасибо сказать, что я после работы ещё и дома порядок навожу.
“…А я потом ничего не могу найти”, хотел ответить он. Сдержался. Медленно, словно через соломинку, выдохнул. Поставил чайник и плюхнулся в кресло на кухне у окна. Движение отдалось слабой, приятной болью в плечах, размятых на массаже… Хотел ведь узнать у неё про того старика. Как некстати ссора.
Раздражение постепенно улеглось, и чайник тоже отшумел. Егор заварил улун, подождал ещё, пока смолкнет стиральная машина, и вернулся в спальню. Ольга по-прежнему копалась в шкафу. Может, это её личный способ скрыться от неприятностей? Надо потом спросить, не пряталась ли она в шкафу, когда была маленькой.
– Ну извини, день и правда дурацкий. Будешь чай?
– Буду. – Она выглянула из-за дверцы шкафа с усталой улыбкой. – У меня есть манговые печеньки из дьюти-фри.
– Слушай… А ты помнишь, мы в последний день плавали на Мауи, и когда шли с пляжа через рынок, там один старикан показывал фокус с верёвкой…
Он замолчал, увидев, что она перестала улыбаться.
– Теперь ты меня извини. Кажется, я её выкинула.
– Что выкинула?
– Верёвку, которую тебе всучил этот сумасшедший. Ты её бросил в пакет с ластами. Я подумала, ты просто из вежливости её взял. Она такая грязная была, а в пакете было полно песку и водорослей… Я всё вывалила в мусор. Ласты и маску помыла.
Он вернулся на кухню, открыл дверцу шкафчика, где стояло помойное ведро.
– …И мусор вынесла, – тихо сказала Ольга, заходя на кухню следом за ним.
– Левый или правый контейнер?
– Что?
– В какой контейнер на помойке ты бросила мусор? Там обычно два стоят.
– В правый. – Она вышла за ним в прихожую, и когда он уже надел ботинки, добавила: – Белый пакет из “Азбуки вкуса”.
Он вернулся спустя минут пятнадцать. С глупой усмешкой поднял руку, демонстрируя висящее на ней кольцо мокрой зеленоватой верёвки. Ольга отшатнулась: на рукаве его новой куртки блестело жирное пятно, красное с жёлтым краем – видимо, соус. Но он совершенно не замечал этого. Так и прошёл в испачканной куртке в комнату, бросил грязную верёвку на стол и открыл ноутбук.
– Егор?
– Да?
– У тебя всё в порядке?
– Да.
Он не отрывался от монитора.
– Я хотела сказать… ты не против, если я съезжу к маме на пару дней? Подарки отвезу. Ну и вообще, нам кажется надо отдохнуть немного друг от друга…
– Как хочешь.