Долгий и два коротких звонка в дверь. Минута ожидания, повторить звонки. Только теперь два коротких и один длинный. За старой, обшитой войлоком и кожзаменителем дверью послышались шаги.
– Кто?
– Я.
– Кто я?
– Я.
– Ромыч, ты что ли?
– Я.
Дверь отворилась, на пороге в трусах-боксерах стоял Колян, молодой блондинистый парень двадцати четырех лет. Стандартная история: школа, армия, после дембеля слонялся без дела полгода, подрабатывая то там, то тут. Но нашел в себе силы, уехал в Питер, окончил крутые курсы барменов, устроился там на работу, а потом сильно заболел отец – единственный оставшийся родной человек. Колян приехал в Волхов ухаживать за ним. Это не помогло – отца вскоре похоронили, но почему-то Колян решил больше не возвращаться в Петербург.
– Здорово, – кинул Роман, но руки не протянул. – Выйдешь за меня сегодя?
– Стоп! Стоп! Стоп! Мы с тобой знакомы три месяца, а ты сразу замуж зовешь? – рассмеялся парень.
– На работу, дебил.
– Эээ, братан, какая работа? Сегодня твоя смена, а у меня планы, баба днем в гости приедет, помнишь я рассказывал, Вика… ну продавщица которая?
– Колян, выйдешь сегодня вместо меня. Это не вопрос.
– А ты что, опять что ли забухал? – парень присмотрелся к Роману, демонстративно вдохнул воздух, – вроде не пахнет синькой.
– Обстоятельства.
– Какие, блин, обстоятельства? У меня сегодня трахыч намечается, не пойду я работать! Сам разруливай свои обстоятельства!
– Пригласишь ее в наше кафе, угостишь авторским коктейлем, понтанешься, мне тебя учить надо?
– Каким коктейлем? У нас их и делать-то не из чего. Если только ершом…
– Спасибо, смену буду тебе должен, – сказал Роман и легонько ударил кулаком Коляна в грудь.
– Эээ! Слышь, ну кто так делает?
Пластинин уже спускался по лестнице, но остановился, обернулся и сказал:
– Я слово волшебное знаю.
Колян что-то прошептал себе под нос, наверняка какое-то ругательство, и спросил:
– Ну?
– По-братски…
Парень еще раз выругался, но ответил:
– Умеешь ты убеждать, Ромыч. Если по-братски… то, конечно, поработаю.
Роман вышел из подъезда, оседлал престарелого коня, опять газанул и с шумом выехал со двора.
Кожаная куртка, очки, Ява… Пластинин ехал в Олонец – небольшой городок в Карелии, где жила мама как раз того самого старинного друга и сослуживца Гоши Марченко, угробившего мотоцикл в студенчестве. Именно там и была его нычка с документами, которые могли бы помочь Машке.
Глава 3. Дружба мужская и женская
Дом Гошиных родителей почти не изменился. Только покосившийся деревянный забор поменяли на ровный металлический, а саму двухэтажную бревенчатую постройку с летней верандой обшили бордовой вагонкой. Приусадебный участок, правда, выглядел необычно запущенным: цветы на клумбах вперемешку с сорняками, побелка снизу на деревьях почти сошла, и вот-вот наглые жуки-короеды наконец пожрут досыта.
Роман слез с мотоцикла, с непривычки тело отозвалось ломотой и тяжестью: все-таки почти двести километров по дорогам ленинградской области на старенькой Яве. Болела левая рука, в очередной раз напоминая о травме. Подошел к забору, за которым лаем зашлась молодая немецкая овчарка. Значит старый пес Лорд уже издох, пока Пластинина не было.
Роман нажал затертую кнопку на калитке: один длинный звонок и один короткий.
Несколько минут пришлось простоять в ожидании, собрался звонить снова, но тут дверь на веранде отворилась, и по ступенькам медленно, держась за перила, начала спускаться старушка.
Роман невольно содрогнулся – так сильно сдала за последние годы тетя Зина – мама Гоши, он даже не сразу ее узнал.
– Чего вам? – крикнула она, сойдя с лестницы и прищурившись.
– Зинаида Ивановна, здравствуйте! – крикнул Роман.
– Что? – переспросила старушка, а потом пробормотала под нос: – Не слышу ничего…
Она осторожно засеменила к забору.
– Тетя Зина, это я, Роман Пластинин, помните? Друг Гоши… работаем… работали вместе.
– Ааа, – расплылась она в улыбке, то ли расслышав, то ли, наконец, рассмотрев гостя. – Пластинкин, ты что ли?
– Я, – улыбнулся в ответ Роман. Тетя Зина всегда называла его не по настоящей фамилии, а этим ласковым прозвищем.
– Так ты заходи, там открыто. Я собаку подержу. Барон, тихо! Сидеть! Свои!
Собака замолчала, посмотрела на хозяйку и, облизнувшись, уселась на траву.
Роман толкнул калитку и вошел во двор.
– Тетя Зина, как поживаете? Как дядя Леша?
Бабушка тяжело вздохнула:
– Да как-как… болеем, я после инсульта только-только отходить начала. Дед лежит целыми днями, телевизор включит и пялится туда, – она шаркнула ногой в калоше, по мощенной бетонными плитами дорожке, ведущей от крыльца до калитки. – Огород, вон, совсем зарос. Нет сил уж работать, как прежде.
Роман еще раз окинул взглядом некогда образцовый участок, где Гошины родители умудрялись выращивать даже арбузы, а посторонним растениям было запрещено приближаться ближе, чем на метр к забору с внешней стороны. А сейчас земля утопала в зелени сорняков, свидетельствуя об окончании какой-то важной и светлой эпохи. Смена поколений… миграция из деревни в город. Почему-то взгрустнулось.
– Пойдем в дом, стоять мне тяжело, спина очень болит последнее время. Да что спина? Проще сказать, где не болит..
Неспеша они двинулись обратно к веранде. В доме все осталось практически так же, как помнил Роман. Небогатое убранство деревенского жилища: простая советская мебель, половички, ковры на стенах, иконы в углу, только в большой комнате старую ламповую Радугу заменил широкий плоский телевизор. “Видимо Гоша настоял,” – усмехнулся Пластинин.
Тетя Зина суетилась на кухне, наотрез отказавшись от какой-либо помощи. Вместо этого отправила Романа в спальню поздороваться с дедом – как она его сейчас называла – хотя на самом деле это был отец Гоши.
Аккуратно открыв дверь, которая все равно скрипнула, словно сторожевая собака, лаем предупреждающая хозяев о приходе чужака, Пластинин заглянул в комнату. Старая Радуга стояла на тумбочке и показывала какой-то сериал, мерцающим экраном словно подмигивая Роману: “Что, мол, думал меня уже выбросили на свалку истории? Ан нет, советские люди так не поступают. Я все еще работаю и меня смотрят, а того, нового и плоского, даже включить боятся”.
Несмотря на шум телевизора, дядя Леша спал на кровати, вытянув одну ногу в шерстяном носке из-под одеяла. Роман не стал его будить, а вернулся на кухню, где уже был налит чай в изящные праздничные кружки с тонкими стенками, очевидно, взятые из серванта в честь визита гостя.
– Как поживаешь, Рома? – спросила тетя Зина. – Давно освободился? Устроился где-нибудь?
Они вообще знали, что он уже вышел? Пластинину стало интересно, а сам Гоша в курсе? Ведь они не общались последние несколько лет, да и сейчас, на воле, он ни с кем из старых знакомых не контактировал. Только матери сообщил, что все в порядке.
Вкратце он пересказал последние события своей жизни, не вдаваясь в подробности и не называя даже города, где поселился – мало ли что. Закончив, он наконец решил задать мучающий его вопрос:
– Тетя Зина, а Гоша давно у вас был? Как вообще у него дела?
Старушка сперва испытующе посмотрела на него и отвела взгляд в окно. Помолчала, затем вытерла глаза рукой и сказала:
– Так у нас Гошенька. Куда ему теперь…
У Романа внутри екнуло.
– В смысле?
Тетя Зина снова помолчала, подбирая слова.
– Убили сыночка нашего, на кладбище он теперь, здесь, в Олонце.
Роман выругался вслух, замолчал, осознавая услышанное. Ближе Гоши друга у него не было, по крайней мере последние пятнадцать лет. И пусть их взаимоотношения были сложными, а последнее время и вовсе сошли на нет, но каждый из них знал, что где-то в мире есть друг, на которого можно положиться. А теперь такого человека в жизни Пластинина не стало.