– Сегодня у нас последний день съемок? – тихо поинтересовалась Вероника. Она смотрела на Сагаловича с восторгом и наивностью одновременно.
– Надеюсь, если техника не подведет и вы не подкачаете.
– За этот съемочный день вы с нами сегодня же и рассчитаетесь?
Разговоров о деньгах Сагалович не любил, хотя сам бесплатно никогда не работал. Возможно, именно поэтому он и не удержался в официальном кинематографе.
– Если постараетесь, рассчитаюсь.
Девочки осторожно переглянулись. И Сагалович понял: скорее всего они сговорились потребовать сегодня у него деньги, но, как все дети, боялись старшего, и их требование вылилось в застенчивый вопрос Вероники.
– Вы мне не верите?
– Вы нас никогда не обманывали.
Микроавтобус проехал всего пару кварталов и остановился во дворе построенного лет десять назад восемнадцатлэтажного панельного дома. Оператор собрался выйти с камерой, но Сагалович взглядом остановил его.
– На сегодня у нас запланированы съемки двух сцен, – он развернул сценарий, – последних в нашем фильме. Вы как будто бы загорали на крыше дома, а потом на крышу поднялась компания парней, у них там голубятня. Правда, я до сих пор не могу понять связи между птицами и предыдущими событиями, – Роман бросил взгляд на сценариста.
– Для тебя старался. Голуби – красивая птица, отлично смотрятся в кадре.
– Смысл-то в них какой заложен?
– Белые голуби – символ чистоты, мира, спокойствия, – не очень убежденно проговорил Иван Карманов, а затем выпалил:
– Не делай вид, что снимаешь серьезное кино, – но тут же осекся, сообразив, что при девчушках лучше такие споры не заводить, ими он только дискредитирует режиссера.
– Поднимаемся. Камеру прикрой, – последняя фраза была обращена к оператору Паше.
Тому пришлось завернуть аппаратуру в грязную постилку, и вся компания выбралась из микроавтобуса.
Режиссер взглянул на часы.
– На часок можешь отъехать, – бросил он шоферу, – но через час будь здесь.
– До которого часа съемки?
– Как управимся, но не раньше заката солнца. Последняя сцена происходит вечером.
– Ясно, – недовольно пробурчал шофер. Съемки фильма подходили к концу, и было неизвестно, получит водитель работу дальше или нет, поэтому он мог себе позволить немного поспорить с режиссером.
– В любой момент можешь понадобиться, – пригрозил Сагалович.
Вся компания отправилась в подъезд. Когда набились в лифт, загорелась кнопка перегрузки. Оператор и сценарист привычно уперлись в стены кабинки ногами, тем самым перестав давить на дно, где располагался датчик, и кнопка погасла.
– Вперед! – скомандовал режиссер, нажимая последнюю кнопку.
Все притихли. Чувствовалось, что собравшиеся в тесной кабинке боятся, что их могут застукать. Все смотрели на створки дверей лифта, боялись увидеть чужих людей на площадке, когда створки разъедутся.
– Тихо, девочки! – шептал Сагалович, когда вся компания на цыпочках поднималась по лестнице на технический этаж.
Люк на крышу уже был распахнут, в нем виднелось грязно-голубое небо. На крыше режиссера и его команду уже ждали двое молодых парней. Они были хорошо сложены, явно следили за своей внешностью. Возле люка примостилась клетка голубятни, в ней важно расхаживали глупые красивые белые птицы.
Паша, не дожидаясь команды, устанавливал треногу и прикручивал к ней камеру.
– Не понимаю, почему ты отказался от того, что предлагал я? – шепотом поинтересовался сценарист Иван Карманов у режиссера. – Раз девушек три, значит, парней должно быть трое.
– Ты не прав, Иван, – высокопарно произнес Роман, – всегда кто-то один должен оставаться лишним. В этом для зрителя и состоит интрига. Четверо заняты, пятый ищет себе место. Кто-то выбывает из игры, кто-то в нее включается. Зритель любит следить за перестановками.