Входную дверь, заклинившую в косяке, пришлось долго расшатывать, прежде чем, бороздя своим краем пол, она растворилась, обвиснув на перекосившихся петлях.
Коридор, заваленный разломанной мебелью, одеждой, обломками какой-то промышленной радиоаппаратуры, привел их в гостиную, более похожую на некую лабораторию, развороченную взрывом: съеженная, перекрученная кожаная мебель, стеллажи с аппаратурой, большая часть которой валялась на полу, россыпи монтажных плат, микросхем, разбитые настенные дисплеи и компьютеры, ворохи бумаг, испещренных формулами…
– Нашла консервы! – донесся из кухни голос Анджелы. – И фрукты. Вернее, желе из них… Тут полный разгром!
– Видишь письменный стол? – справляясь с невольной одышкой, спросил Мертон Ракитина.
– Обломки стола? – уточнил тот.
– Посмотри, может, там что-то есть…
Выдернув из разболтанных пазов ящики, Александр исследовал их содержимое.
Канцелярские причиндалы, бумаги, деформированные компьютерные дискеты, пухлая черная папка на «молнии»…
Открыв ее, он увидел четыре металлические, переливающиеся всеми цветами радуги, как голографические детские этикетки, пластины.
– Золото! – с убежденной иронией заключила вошедшая в помещение Анджела.
– То, что не золото, – наверняка, – откликнулся Александр, осторожно проводя пальцами по радужно сияющему налету одной из пластин. – Она невесомая… Пластик, что ли?
– Похоже на то, – согласился Мертон. – Здесь, по-моему, проводились какие-то эксперименты…
– Хорошо, что нет пострадавших, – сказала Анджела. – Я ужасно боюсь мертвецов.
В этот момент над ее головой раздался зловещий скрип.
– Крыша! – крикнул Ракитин, хватая Анджелу за руку. – Дуем отсюда на всех парусах!
Браун, проявив сверхъестественную проворность, первым выскочил в дверь.
Крыша, осев, выбила опорные балки, одна из которых, скользнув возле замешкавшейся Анджелы, своим ребром ободрала ей кожу с плеча.
Через считанные минуты троица, оскальзываясь и падая на гладких камнях, спешила вниз, к знакомому скальному распадку, под которым бился оранжевым пузатым бортом о вулканический туф спасательный плот.
Над островом звенел голос Анджелы. Звучали определения в адрес дома-убийцы, незаасфальтированной дороги, личной жизни леди, наполненной сплошными несчастьями, и, слушая ее, Александр недоуменно раздумывал, где она выучилась столь виртуозно материться?
Впрочем, по возвращении на место привала страсти, мало-помалу улеглись, подавленные отупелой усталостью. Тягостное молчание воцарилось на пятачке, где расположилась, готовясь к ночлегу, компания.
Мертон, усердно разглядывавший прихваченные из развалин пластины, внезапно прервал свое занятие, напряженно прислушиваясь к тишине, нарушаемой лишь редким плеском волны, бившейся лениво о скалистое подножие острова.
– Слышите?
– Ничего не слышу… – ответил Ракитин, вскрывавший перочинным ножом консервы.
Лицо Анджелы, время от времени стенавшей от осознания полученной травмы, да и вообще от истомления тела и духа, вдруг исказила лихорадочная радость.
– Вертолет! – завопила она, подскочив с места. – Вон! Я вижу! – И указала на приближающуюся к острову в начавшей заволакивать небо вечерней сизой мгле черную точку в еле заметном ореоле стрекочущих винтов.
Мертон, отложив пластины в сторону, схватился за ракетницу, дрожащими пальцами втискивая в широкий ее ствол красную гильзу патрона.
Ракета, оставляя белый волнистый след, косо ушла в небо, рассыпавшись снопом малиновых искр.
– Еще! Стреляй еще! – возбужденно орала Анджела. – Целься прямо в него! Ну же!
Их заметили. Точка, неуклонно приближаясь, превратилась наконец в белый, с темно-синей полосой на борту вертолет береговой охраны, выписавший крутой вираж и усевшийся чуть выше распадка на небольшую площадку, от которой тянулась дорога к руинам дома.