Ни о какой зарядке теперь не могло идти речи, но упускать возможность пробежаться не стоило, и потому, миновав арку, он ускорил шаг, а потом и вовсе перешел на бег.
Физическая нагрузка, как всегда, помогла справиться с отрицательными эмоциями, и, пробежав в среднем темпе три квартала, Забродов успокоился. Он свернул во двор старого, сталинских времен дома с облезлыми лепными украшениями на фасаде, пересек его по диагонали, ныряя между облетевшими кустами сирени и перепрыгивая через полусгнившие скамейки, и вошел в крайний подъезд. Поднявшись на третий этаж, он позвонил в дверь, борясь с искушением найти где-нибудь гвоздь и нацарапать на этой двери то же самое, что недавно прочел на своей.
Звонить пришлось долго, но в конце концов за дверью раздались шаркающие шаги, и на пороге возник совершенно раскисший со сна амбал лет двадцати пяти со стриженой остроконечной головой, одетый в мятые спортивные трусы. Руки по локоть были синими от наколок, а под глазами темнели тяжелые мешки нездорового фиолетового оттенка. Он недоуменно поморгал на Иллариона розовыми, как у кролика, глазами, и наконец узнал.
– Ты что, служивый, – зевая, спросил он, – охренел? Кому не спится в ночь глухую…
Илларион шагнул вперед и неуловимым движением схватил собеседника за нос.
– Вот об этом я и хочу с тобой поговорить, – сказал он, задвигая амбала в квартиру и входя следом.
– Э, полегче! – гнусаво крикнул амбал, благоразумно держа руки опущенными вдоль тела. – Ты что, белены объелся?
– Это ты белены объелся, – сказал Забродов, толчком усаживая его на развороченную постель и выпуская его нос. – Мы как с тобой договаривались? Мы договаривались, что ты и твои гаврики будете меня за километр обходить, так?
– Ну, – утвердительно проворчал хозяин, осторожно проверяя, на месте ли нос. – Чем ты недоволен-то, не пойму?
– А ты не знаешь?! – спросил Илларион. Чувство, что он пришел сюда напрасно, не оставлявшее его с самого начала, превратилось в почти стопроцентную уверенность. – Слушай, – продолжал он, – какая-то зараза сегодня ночью изуродовала мою машину. Прокололи все колеса и поцарапали дверцу. Имей в виду, Репа, я этого так не оставлю…
– Погоди, – шмыгая пострадавшим носом, перебил его Репа. – Прокололи? Это ты не по адресу. Вот если бы сняли – это да, это совсем другой базар. А прокололи… Нет, это не ко мне. За кого ты нас держишь, в натуре? Надо же – прокололи…
– Может быть, кто-то из твоих придурков развлекался? – спросил Илларион. – Учти: поймаю – ноги вырву и обратной стороной в задницу вставлю.
– Фильтруй базар, – осторожно огрызнулся Репа. – Тоже мне, король нарисоваяся… Вламывается ни свет ни заря, руки распускает…
– Не понял, – сказал Илларион.
– Чего ты не понял? Нет, ты, конечно, мужик крутой, не спорю, а только быть бы тебе поосторожнее. Один, знаешь ли, в поле не воин. Как бы чего не вышло.
Некоторое время Илларион с интересом разглядывал Репу, как редкостное насекомое, потом сделал шаг к кровати. Амбал отпрянул.
– Вот, – назидательно сказал Илларион. – Ведь боишься же. Зачем тогда гавкаешь? Это ты недоумками своими командуй, а я уж как-нибудь сам разберусь, что к чему. Так ты уверен, что это не ваши?
– Зуб даю, – сказал Репа и для убедительности коснулся большим пальцем крупных желтоватых зубов. – Сам посуди, на кой хрен нам это надо? Что нам, по-твоему, делать нечего?
– Ладно, – сказал Илларион, – верю. Но заруби на носу: еще одно такое происшествие, и я с тобой по-другому поговорю.
– Так что мне теперь, караул возле твоей телеги выставить? – снова возмутился Репа. Осененный новой идеей, он вдруг вскочил с кровати, словно подброшенный пружиной. – Погоди! Ты как меня нашел?
Илларион легонько хлопнул его тыльной стороной ладони по переду мятых красных трусов. Репа охнул и согнулся.