Не люблю девчонок. Особенно с садистскими замашками. Вот вырасту!..
— Я ещё не поняла, ты свой, или чужой, — отвечает Вася, — немного погожу учить тебя. А то узнаешь всё о нас, притворишься своим, потом съешь всех.
Я поперхнулся собственной слюной.
— Ты что? Начиталась всякой дряни? Ты же видишь, что я ем?!
— Ты только что говорил, что ешь всё! — с садистской улыбочкой отвечает девушка, — Может девичьего мясца отведать пожелаешь.
— Не девичьего мясца, а комиссарского тела… Ой, больно!! Вась прости, не буду больше, да и где они, девчонки эти?!
— Ага! Сознался! — выворачивая мне ухо, ликует Вася, — До них тебе не добраться, мы в изоляторе, и переход разобран!
— А там что, вакуум? — кривясь от боли, спросил я. Васька даже ухо моё отпустила.
— Правда! Тонька, ты же можешь дышать местным воздухом! Я тебя буду на ночь наручниками пристёгивать!
— Какими ещё наручниками? — вскочил я, держась за опухшее ухо, — Ты садистка!
Васька бросается на меня, я от неё. Долго не бегал, поскользнувшись на полу, проехал, на заднице, до ванны, и влип в неё. Пока вылезал, был пойман преследовательницей. Она взяла меня под мышку, чувствительно шлёпнула по заду и понесла куда-то. Я притворился мёртвым.
Принесла опять в бокс, пристегнула руку. Оказывается, здесь были штатные крепления для рук и ног, наверно, для самых буйных.
— Вась, я в туалет захочу…
— Меня позовёшь.
— Ты опять меня побьёшь.
— Если разбудишь, не знаю, что с тобой сделаю! — я обиженно засопел.
— И не сопи тут! У меня двенадцать девочек на станции. Ты же мальчиками побрезгуешь?
— Конечно побрезгую, что я, голубой, что ли?!
— Вот видишь! Не зря я тебя зафиксировала!
— Ну, погоди, коза! Когда-нибудь я тебя зафиксирую! — прошипел я сквозь зубы.
— Что ты сказал? — оскалилась Васька.
— Пожелал спокойной ночи, — ответил я.
— Смотри у меня. Думаю, напрасно я с тобой время теряю. Надо замораживать.
— Не надо меня замораживать, я тебе ещё тёплый пригожусь.
— Посмотрим, — Василиса, с гордо поднятой головой, удалилась вместе с тележкой.
Зачем она со мной так? — ломал я голову. Никаких дельных мыслей не приходило. Хоть бы какие осколки памяти остались от этого Тоника! Что-то совсем ничего нет, кроме инстинктов: поспать, поесть, попить, в туалет сходить. А вот что представлял из себя хозяин этого тела, не имею представления, ещё, к тому же, наставница что-то мутит. Ничего не говорит, где мы, почему меня держат в изоляторе, что за станция? Почему там девочки и мальчики, которых я могу съесть?
На ум пришли фильмы «Нечто» и «Чужой». Что, Васька ждёт, когда из меня вылупится Чужой?
Вполне вероятно, наверно ждёт, когда пройдёт инкубационный период…
А почему она сама не боится? Может быть, наоборот, боится, что тоже заражена? Ведь она близко общалась со мной, когда я «воскресал»! Тогда всё сходится! Даже то, почему издевается надо мной.
Хочет вывести меня из себя! Чтобы я показал своё мерзкое лицо. Я улыбнулся: жаль, что у меня нет этого лица! С удовольствием бы рыкнул! Вспомнил детскую мордашку в зеркале, и скривился: таким «зверским» ликом и старушку не напугаешь, только развеселишь.
Поворочался. Как неудобно! Без простыни ещё туда-сюда, но с пристёгнутой рукой! Лежать можно только на спине и на правом боку. Попробовал вытянуть кисть из захвата. Проще перегрызть руку.
Эта змеюка, небось, смотрит, как я мучаюсь, думает, сейчас рука у меня обратится в щупальце, я освобожусь, устрою за дверью засаду…
Я вперил взгляд в руку, представив, как она превращается в щупальце, смотрел, смотрел, и расхохотался.
А ведь вещи подчиняются мысли, подумал я. Наручник заставить растаять или расстегнуться?
Аж вспотел! Нет, здесь всё простое, не до удобств, это лечебная капсула. Если больной начнёт в ней фантазировать, мало не покажется никому! Особенно больному.
Что же мне делать? Смириться надо с этой мегерой, притвориться, что просто потерял память, что никакой не я вселенец. Потому что такого не бывает! Надо проснуться.
Вместо того, чтобы проснуться, уснул, и видел сны, как проснулся ночью, в своей квартире, поплёлся на кухню, искать снотворное, а оно кончилось. Опять ворочаться до утра! — подумал я и проснулся.
Васька освободила мою руку, посмотрела на кисть, буркнула, что больше не будет пристёгивать, а то посинела, и пригласила к завтраку.
— Вася, не ходи за мной в туалет, ну, пожалуйста! — зевнул я.
— Ты спросонок утонешь в унитазе, — пробурчала Васька, но больше не стала издеваться, не пошла умывать меня.
Завтракал я молча, думая над своим положением.
Надоело всё! Попрошусь в крио камеру. Может, умерев здесь, проснусь там, у себя?
Да даже если не проснусь, всё лучше, чем всю жизнь прожить в изоляторе. Кстати, сколько мне осталось жить? Если мне лет двенадцать — тринадцать, то даже по нашим меркам, не меньше пятидесяти.
— Вась, а сколько вы живёте? — спросил я, запивая вкусную запеканку вишнёвым соком.
— Сто двадцать лет, примерно, — задумчиво ответила Васька, — а тебе зачем?
— Не хочу жить здесь сто лет, хочу в крио камеру, — ответил я.
— Ты же вчера не хотел?
— Сегодня хочу. Сколько можно? Издеваешься надо мной, не даёшь одежды, унижаешь. Потом, скучно здесь: ни телевизора, ни радио, ни книг. Если я ещё не свихнулся, свихнусь обязательно. Сначала было интересно, но теперь эта игра мне надоела. Возвращай меня обратно.
Я лёг в капсулу и закрыл глаза.
— Куда это — обратно? — удивилась Васька.
— На Землю. Хочу домой.
— И как я это сделаю? — ещё больше удивилась моя мучительница.
— Наверно, надо сделать меня опять мёртвым, — пожал я плечами. Воцарилась тишина. Сердце у меня застучало сильнее: тело хотело жить! Но я упрямо молчал, не открывая глаз. Вот я представил, что снова дома, пусть мне осталось жить лет десять… пять, но прожить уважаемым человеком, дедом, а не униженным мальчишкой, на которого смотрят, как на подопытную крысу.
Ждал я долго, но ничего не происходило.
— Прости, Тоник, но ты сам виноват, — вздохнула Васька, — не надо было снимать шлем…
Я почувствовал дурноту. Сейчас она меня убьёт! Сердце подскочило к горлу, я судорожно сглотнул, и открыл один глаз.
Васька не собиралась меня убивать. Она сидела, сгорбившись, на стуле, и не смотрела на меня.
— Как я понял, Тонику и тогда доставалось, — предположил я.
— Доставалось, — кивнула девушка, — пойми, ты правильно говоришь, здесь мало развлечений, только работа. Все фильмы пересмотрели, во все игры переиграли, что остаётся делать? Подшутить над товарищем, посмотреть, как он переживает, вот и развлечение, целое кино!
А ты, мямля такая, даже слова не мог сказать. Даже сейчас ты смелее, чем был. Но, кажется, лечить тебя придётся!
— Почему?! — вскочил я, — Я же попросил вернуть меня!
— Я поняла, почему ты снял шлем. Какая я дура! — шмыгнула девушка носом. — Тебя просто затравили, и ты решил покончить с собой! Когда ты попросил меня сейчас тебя убить, я поняла, в чём дело!
— Я не самоубийца! — вскочил я на ноги в своей капсуле, — Не надо меня лечить! Меня надо… Ай! — я спрыгнул с постели и бросился в ванную комнату, попросив дверь запереться.
К моему удивлению, дверь заросла. Снаружи забарабанили:
— Тонька, открой, убью!
— Если не больно, открою! — ответил я.
— Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю! — страшным голосом ответили мне из-за двери.
— Поэтому не открою. Помру от голода, или утоплюсь!
— Ты только что говорил, что не самоубийца!
— Выйти к тебе — вот самоубийство! — парировал я. — Не хочу тебя больше видеть!
Домомучительница!
— Я что, такая страшная? — со странным выражением в голосе спросила Васька.
— Ещё какая! — весело ответил я, торжествуя. — При виде тебя у меня все мужские желания пропадают начисто!
— Ну, Тонька! — прошипела Васька, — Ты ещё пожалеешь об этом!