А разобрав это, он обошел кровать и лег с другого края, оставив между собою и женою не менее метра. Накрылся краем одеяла, ощутил ватное тепло, окутывавшее его, и заснул, улыбкою прощаясь с уходившим в прошлое таким удивительным до сказочности днем.
Глава 8
Звонок с седьмого урока в московской школе, что была в Даевом переулке на Сретенке, прозвенел минут на пять раньше обычного, и буквально через минуту двери классов раскрылись, и в широкий и светлый коридор организованно вышли мальчики и девочки в аккуратно повязанных на белые сорочки алых галстуках. Вышли и быстро построились поотрядно, как и полагается в таких случаях. Директор школы Василий Васильевич Банов прошел вдоль пионерских шеренг, строгим взглядом оценивая внешний вид учащихся, потом вернулся на середину коридора, выслушал рапорты о готовности классных отрядов к линейке и сказал:
– Ну что, по учебе и другим показателям за прошедшую неделю первое место занял пионерский отряд пятого-А класса, и за это отряд премируется сегодня встречей с кандидатом в депутаты Верховного Совета РСФСР Сильиным Григорием Маркеловичем.
Пионеры стояли, затаив дыхание. Их взгляды были прикованы к директору школы. Директор был одет в темный костюм, сидевший, однако, на нем несколько неуклюже, а на лацкане горел звездою орден Красного Знамени, на который то и дело «сползал» взгляд мальчишек, взгляд, полный зависти и восхищения.
– Ну что, – продолжал Василий Васильевич Банов. – Я понимаю, что было бы несправедливо полностью лишать остальные отряды встречи с кандидатом в депутаты, но в любом деле надо проявлять и твердость! Поэтому предлагаю каждому отряду делегировать на встречу по три лучших пионера, которые потом смогут доложить обо всем услышанном своим отрядам. Все, можно разойтись. А отряду пятого-А класса приказываю собраться в полном составе в красном уголке школы ровно через двадцать минут.
Пионеры разошлись по своим классам для открытого голосования по делегатам на встречу. Только пятый-А – двадцать восемь мальчишек и девчонок, сплоченных в один живой коллективный организм, вышли дружно на улицу поглазеть на проезжающие иногда грузовики. Петя Кольцов, их пионерский вожак, обязал Ваню Климчака быть ответственным за время, потому что у Вани были единственные на весь класс часы.
В Даевом переулке было тихо и грузовики не ездили. Девчонки собрались отдельно в кружок и принялись что-то обсуждать, а мальчишки стояли по двое – по трое, изредка перебрасываясь не очень важными словами.
И вдруг тихо подошла машина – черный «ЗИМ», – остановилась у входа в школу, и из нее вышел высокий коротко остриженный мужчина с кожаной черной документной папкой в руках. Он поправил воротник рубашки, дотронулся рукой до узла галстука, проверяя свою опрятность, потом поднялся на школьный порог.
Красный уголок, а располагался он в самом конце коридора, размером был чуть больше обычной классной комнаты, но всегда отличался завидной чистотой. Каждый учебный день по заведенному графику в нем убирали два человека, убирали на совесть. В графике значились не только ученики, но и учителя, включая директора школы. Во время этих уборок дежурные мыли пол, протирали углы, снимали со стен стенгазеты и прочие политические материалы и аккуратно вытирали с них пыль. Вот и в этот день красный уголок просто блестел. Пятый-А уже сидел на лучших местах, а в задние ряды стульев проходили делегаты от других пионерских отрядов.
Кому-то не хватило места, и догадливые мальчишки и девчонки составили стулья по два вместе и усаживались на них втроем.
Открылась дверь, и в уголок вошли директор и кандидат в депутаты. Вся ребятня встала и застыла торжественно.
– Здравствуйте, товарищи пионеры! – кандидат в депутаты кивнул ребятам и глянул на директора.
– Садитесь! – сказал директор.
– Смотри, какая у него родинка на щеке! – прошептала одна девочка-пионерка своей подружке.
– Да… – закивала вторая. – Так похож на полярника Ширшова!
– А ты что, его видела? – удивилась первая.
– Ага, в газете…
И вдруг, поймав на себе директорский взгляд, девочка запнулась и покраснела.
– В газете? – шепотом переспросила ее подружка, но вместо ответа получила легкий шлепок ладошкой по коленке.
– Ну что, – снова заговорил директор, оглядывая внимательные лица собравшихся ребят. – Разрешите представить вам кандидата в депутаты Верховного Совета РСФСР, директора прославленного завода «Серп и молот» Григория Маркеловича Сильина. Вы можете задать ему вопросы… ну и поговорить… Пожалуйста!
Директор вышел из комнаты, а кандидат в депутаты опустился на поставленный для него стул. Казалось, кандидат волнуется. По крайней мере, чувствовал он себя неловко, жевал свои толстые губы, словно обдумывал возможные ответы.
В первом ряду поднялась рука, и Григорий Маркелович кивнул низкорослому мальчишке, желавшему задать вопрос.
– Товарищ кандидат, расскажите о вашем детстве! – попросил мальчишка.
Сильин перестал жевать губы, поднес правую руку к лицу и в раздумье дотронулся пальцем до родинки на щеке.
– Ну, такого детства, как у вас, у меня, конечно, не было, – стал рассказывать кандидат в депутаты. – Родился я в деревне Панино Московской губернии. Сейчас это – Можайского района. В крестьянской семье. Отец был печником, и меня учил этому делу. Умер он рано, мне тогда пятнадцать лет было. Ну, пока он не умер, ездили мы с ним и с братом мамы по Подмосковью, на дачах печи клали, а как умер он, так и остановилась работа. Хорошо, что родственник мой устроил меня в техническую контору Гиллерта, была она тогда на Басманной. Стал я там учеником печника. Положили мне жалованья восемнадцать рублей в месяц на своих харчах… Вот такое детство было…
– А расскажите нам, пожалуйста, как жили рабочие-печники при старом грабительском строе! – попросила курносая девочка из первого ряда.
– Ну, как жили? – сам себя спросил кандидат в депутаты. – По утрам я пил кипяток без чая с булкой, в обед съедал фунта полтора ситного хлеба, обязательно черствого – он и стоил дешевле, и уходило его меньше. Вечером, когда уже и спину не разогнешь от усталости, забредешь в грязную харчевню, возьмешь там постных щей да каши. Вот, так сказать, рацион рабочего. Только по воскресеньям я в виде роскоши разрешал себе… не мясо, нет!., фунт свежего ситного хлеба из крупчатки. Ведь был я еще мальчиком, и ой как хотелось чего-нибудь вкусного и хорошего. Что и говорить, страшная была жизнь. По воскресеньям десятник заставлял ходить в церковь, а вечером читать себе вслух газету «Русское слово». Иногда он уходил с друзьями в чайную, заказывал там чаю – пять копеек пара чая, и играл в карты, в любимого козла. Хорошо еще, что десятник непьющим был и меня приучал к трезвости. Остальные все пили, – да и как не запить от такой жизни!
В комнату тихонько протиснулись две старушки-учительницы и притаились, встав под стенкой и вслушиваясь в рассказ Сильина.
Снова поднялась детская ручонка – в этот раз в третьем ряду с правой стороны, у окна.
– Пожалуйста-пожалуйста! – подбодрил кандидат в депутаты пионера, увидеть лицо которого он никак не мог – настолько тот был мал.
Мальчишка поднялся и как бы растерялся из-за того, что все на него обернулись.
– Ну, говори! – по-дружески улыбнулся ему Сильин.
– А… а вы на фронте были? – наконец спросил маленький пионер.
– Конечно, был, – Григорий Маркелович кивнул. – И в Первую мировую, но больше в Красной Армии. И скажу вам, что Красная Армия – это целый университет. Мы часто останавливались в бывших помещичьих имениях. И первым долгом искали библиотеку. Во время гражданской войны я успел прочитать почти всех классиков. А в зарядном ящике я всегда возил с собою две-три еще не прочитанных книги…
В комнату просочились тихонько еще три учителя: один старик-географ и двое двадцатилетних парней-физкультурников. Они попросили старушек-учительниц продвинуться дальше и сами заняли их места под стеной.