Вопреки слухам, курсировавшим по ЩИТу, а в свое время и по ГИДРе, Брок был терпеливым человеком. Правда, только по своему собственному, охуенно бесценному мнению, но все же.
“Очень, очень терпеливым”, — повторил себе Брок, смаргивая алую пелену бешенства, застилавшую взор. — “Я терпеливый и влюбленный. Я терпила”.
Привычная мантра пошла трещинами, стоило запнуться и едва не навернуться по пути в спальню — знаменитый яркий щит за каким-то хуем лежал прямо посередине довольно узкого коридора, и в полутьме чувствительно саданул краем по лодыжке Брока.
“Очень влюбленный. Я их сейчас так возлюблю, куда там ближним и дальним. Сука, опять сбруя на диване”.
Брок ненавидел беспорядок. Пусть хорошо оттраханный Баки с ленивой улыбкой Чеширского Кота заявлял, что все проблемы “командира” от недотраха и постоянного стресса, сам “командир” был с ним в корне не согласен — секса в его жизни было с избытком.
Церебрального, ментального и даже простого, человеческого в раскладке “два суперсолдата плюс один Брок равно долго и счастливо”, тоже хватало. Только вот “долго и счастливо” в основном койкой и ограничивалось.
Потому что вне ее…
— Суки, — все-таки вслух выругался Брок, — на два дня уехал в Вашингтон, вернулся — дом в руинах.
Ладно, не в руинах, даже стекла на месте. Ну мебели под сброшенными вещами не видно. Ну лежит прожженный в трех местах костюм доблестного, сука, борца за американские ценности, на кухне на полу, будто ему там самое место. Ну их смокинги как из химчистки доставили, так они и висят, перекинутые через спинку дивана в гостиной, хорошо, в чехлах. И посуды чистой нет, а грязная в раковине, потому что посудомоечная машина переполнена. Ну холодильник пустой.
Какие, право, мелочи. Разве это цена за обретенное, так сказать, семейное счастье?
— Я дома! — гаркнул Брок на второй этаж. — Суки, спускайтесь, я вас и на чердаке достану! Что за срач опять?!
Наверху что-то грохнуло, звякнуло и покатилось. Брок злорадно понадеялся, что это тарелки из “парадного” сервиза, подаренного Марией, внучатой племянницей Барнса, на его сотый день рождения. У той память хорошая, одной тарелки не досчитается — и пиздец дедушке Баки.
Вдогонку звону раздался забористый мат, из чего Брок заключил, что таки сервиз (как последний аварийный запас чистой посуды), и таки разбился. Хорошее настроение, впрочем, не вернулось — осталось на пороге дома, превращенного супер-свиньями в супер-свинарник всего за пару дней.
— Брок, — встрепанный Барнс свесился через перила вниз, и вид у него был виноватый. — Ты же того… Завтра должен был вернуться.
— А ты мне, вижу, не рад, — Брок закипал неумолимо: полгода беспросветного вкалывания в две смены — на ебаной службе и на фронте домашних работ — сказывались. — Где Роджерс?
Барнс ухмыльнулся и попробовал отшутиться:
— Наверное, в окно вышел, понимая, что мы огребем. Не сердись, а?
— Спускайся, — Брок, послав все нахрен, кинул тяжелую сумку прямо на сваленный на пол плед и закатал рукава лонгслива. Обувь он дисциплинированно снял в прихожей и теперь с отвращением чувствовал мусор даже сквозь плотные форменные носки. Как он это ненавидел — кто бы знал. — Давай, Барнс, тащи свою жопу вниз. Я с места не сойду. Просто боюсь наступить в очередную кучу дерьма. Я вас это все сожрать заставлю.
— Мы ждали тебя завтра, — спокойно заметил Роджерс, бесшумно появляясь за спиной. Реально в окно что ли вышел? — Насколько ты зол?
— Двадцать по десятибалльной шкале, — огрызнулся Брок. У него была мания чистоты, развившаяся почти в фобию, а у обоих его любовников — мания срача. Как жить, а? — Вы же знаете, — с трудом подавив приступ агрессии, сквозь зубы процедил Брок, — как я ненавижу грязь. Я, сука, вас предупреждал, когда мы только съезжались. Я предлагал, — он растер шею — кожа начала противно зудеть, как после недели в ебаной пустыне, — не жить вместе.
— Мы бы до завтра все вылизали.
— Чего ты? — Барнс ссыпался с лестницы, на корню опровергая слухи о своей ловкости и бесшумности. — Ну, подумаешь, грязно немного, — принялся “утешать” он, стараясь незаметно запихнуть ворох грязных полотенец в нишу под лестницей. — Мы все исправим.
Брок задышал через нос, но слабый пока запах немытой посуды и пригоревшего масла, доносившийся с кухни, не способствовал быстрому обретению самообладания.
— Тебе надо выпустить пар, — сам не зная, на что нарывается, предложил Роджерс. — Ты как-то слишком напряжен.
— Не там, где надо, — поддакнул Барнс. — Хочешь, наверх тебя отнесу, чтобы ты не шел по всему этому?
Он серьезно. Они жили вместе полгода, но трахались дольше, и Роджерс, и Барнс знали, что он не выносит бардак, и в обычное время, когда все были дома, они как-то себя контролировали. Бросали и тут же поднимали. Напоровшись на его взгляд, убирали посуду в посудомойку, а грязные вещи — в корзину для белья. Для щита были специальные крепления в коридоре. Для всего, блядь, было свое место, которое моментально забывалось, стоило Броку выпасть из домашней жизни хоть на сутки. Все моментально шло по пизде и летело в ебеня.
— Я заебался, — честно сказал он. — Думал, приду домой, выпью кофе, пожру и потрахаюсь, но знаете что? Поеду-ка я в гостиницу. У меня от, так сказать, романтической обстановки упало все. И настроение, и хуй, и…
— Брок, — растерянно, как-то даже жалобно позвал Барнс, а Роджерс ожидаемо скрестил руки на груди и оперся плечом о косяк. Брок и раньше разъебывал любовников за грязь, но еще ни разу не озвучивал желания бежать из дома куда глаза глядят.
— Условия? — Роджерс всегда был конкретным, как пиздец, и слепящая, клокотавшая в груди ярость немного улеглась. — Баки, собери необходимый минимум, мы едем в отель. Я позвоню в клининговую компанию “Старк Индастриз”, как собирался, они до завтра наведут тут порядок.
Брок почувствовал, как злость мягко ударила в затылок. Вот как они собирались разгрести весь этот срач. И разгребали, наверное, уже не раз.
— Клининговая компания, — как мог спокойно повторил он.
Роджерс оторвал взгляд от телефона и выгнул бровь. Брок ненавидел, когда тот так делал, будучи виноватым. Видимо, состояние всех горизонтальных поверхностей, загаженных всем, чем только можно, не устраивало только Брока.
— Брок, — начал Роджерс своим самым официальным тоном, и Брока, наконец, прорвало.
— Звони, — почти прохрипел он, чувствуя, как падает планка. Наверняка и глаза кровью налились. Н-да, накопилось долго подавляемое раздражение, и вот-вот даст по голове. — Только ни в какой отель вы не поедете. Умейте отвечать за…
— Брок, только ты считаешь разбросанные вещи концом света, — возразил Роджерс. Конец света, ну надо же.
— Мы готовы понести наказание, — сладко пообещал Барнс, как всегда говоря за обоих — себя и Роджерса. Хреновы парные мечи. Роджерс ожидаемо нахмурился, но кивнул. Барнс прижался сзади, как всегда готовый перевести все в горизонтальную плоскость, решать проблемы еблей он любил и, чего уж греха таить, умел.
Желание разрушить все к черту, вытурить обеих наглых свиней из своей жизни, отмыть все вокруг до скрипа и напиться вдруг тесно переплелось с накатившим возбуждением, и стало понятно, что любовники для него важнее душевного равновесия и привычки к порядку.
— Наказание, — протянул он, с удовольствием ощущая задницей стояк Барнса. — Это мысль. Гостевую тоже засрали?
— Даже не заходили туда, — промурлыкал Баки Броку на ухо, обнимая металлической рукой поперек живота, а живой принимаясь поглаживать заинтересованный в происходящем член Брока через форменные штаны. — Давай же, детка, накажи нас.
Роджерс не любил игры в постели, это было единственным их с Барнсом разногласием в ебле, но стоило Броку вопросительно изогнуть бровь, спрашивая, готов ли он сегодня отступить от привычного сценария и “понести наказание”, Роджерс закатил глаза и, наконец дозвонившись в клининговую службу, вышел из комнаты, чтобы уже начать заглаживать их с Барнсом вину.