– У нас в студии в гостях победительница прошлогоднего конкурса красоты Леночка Азарова, – продолжал надрываться Андрюшка. – Скажите, Лена, как вы относитесь к поступку шагателя?
– Ну, выродок, чё. Осуждаем мы все, – сказала Азарова хрипловатым голосом. – Ну, то есть, мы все его осуждаем. Не правильно это.
– И какой кары заслуживает, по вашему мнению, этот враг всех истинно верноколёсных?
– А чё я то? – сразу возмутилась Леночка. – Это Спицы пускай решают! Вот суд будет пускай и приговаривают.
Послышался шорох. Это Кулешов, вместо того, чтобы отключить микрофон, просто прикрыл его рукой и начал сердито выговаривать Леночке. Его слов было не разобрать, зато отлично прорезалась реплика победительницы конкурса красоты и племянницы мэра Главной Станции: «Да соси ты, придурок!»
– А Ленка не такая дура, как кажется, – сказал Башмак с порога. Он зашёл и присел на табурет у входа. Следом, волоча ноги, прошла Аня. Она упала в кресло, скинула сапожки. Ступни были у неё стёрты до крови. Она заплакала. Паркинсон молча взял с полки аптечку, подошёл к внучке. Она обхватила его, прижалась. Он гладил её по голове, а Башмак, отвернувшись от них, продолжил:
– Андрюшке очень не везёт на гостей студии. Прошлый раз он додумался притащить ахта-землепашца. Чтобы тот рассказал, как хорошо всем живётся, заботами заведующих. Ну, ахт и брякнул – очень всем довольны, хозяин – кормят по два раза и даже иногда мясом, а бьют только если норму не выполним и по голове, не больно.
Заметив краем глаза, что Аня успокоилась, забрала у деда аптечку и вытащила пластырь, он поздоровался:
– Привет, Парки.
– Какой я тебе Парки? – зло ответил Паркинсон. – Завадский, Виталий Викторович. Профессор социологии.
***
Сержант Санитарной службы Андрей Каршев с явным неудовольствием разглядывал предъявленные ему документы. Предъявитель, студент Соломатин, вид имел виноватый, переминался с ноги на ногу, краснел, потел и на вопросы отвечал заикаясь. На Серёжу Соломатина ещё ни разу в жизни не направляли автомат. Ему было по настоящему страшно. А они здесь не шутят, думал Сергей, стараясь не встречаться взглядом со строгим сержантом.
– В резервацию мы вас не пустим, товарищ Соломатин, – лениво произнёс Каршев и протянул Сергею просмотренные документы.
– Бумаги не в порядке? – совсем разволновался Сергей.
– В полном порядке, – заверил сержант и поправил ремень автомата. – Только можете ими подтереться. Я подчиняюсь непосредственно начальнику караула. Он, в свою очередь, командиру части. А командир части, полковник Санитарной службы Супогреев, министру здравоохранения.
Про полковника Супогреева Сергей был наслышан. Это он в прошлом году штурмовал подпольный завод по производству генномодифицированных продуктов и приказал открыть огонь на поражение. Тогда «санитары» перебили две сотни персонала и взвод охраны завода.
– Но вот же письмо министра просвещения вашему министру им подписанное, – Сергей затряс перед носом сержанта бумажкой с водяными знаками и кучей разноцветных печатей.
– Ничего не знаю, освободите территорию, – сказал Каршев.
– Я буду жаловаться, – сказал Сергей.
– Студент, – душевно сказал сержант, снимая автомат с предохранителя. – Если я тебя пристрелю, мне отпуск дадут.
Соломатин резко развернулся и быстро потопал прочь от блок-поста. Он не слышал, как Каршев, прижав плотнее к шее кружок ларингофона, произнёс:
– «Гнездо», я «скворец». К бару двигается штатский с пропуском на объект. Передай бате, пусть за ним наружку пустят.
– «Скворец», что за штатский? Инспекция?
– Нет, не инспекция, – Каршев говорил, с трудом сдерживая смех. – Это студент. На практику к нам приехал. В этнографическую экспедицию! Антрополог, мать его…
В баре Сергей подошёл к стойке, оглядел просторное пустое помещение с пластиковыми столами и большущим грязным окном. Это даже не окно было, а настоящая витрина и ей недавно крепко досталось. Длинная трещина пересекала стекло по диагонали, а внизу отчётливо просматривались два пулевых отверстия. Сергей покачал головой и повернулся к бармену. Тот уже нацедил пива в высокий бокал и сочувствующе спросил:
– Не пускает?
– Гнида армейская, строевая, – с чувством ответил Сергей и глотнул пива. Пиво было холодным, но не ледяным, в баре было прохладно и после уличного солнцепёка это было хорошо.
– А тебе значит, очень хочется, – констатировал бармен.
– Вы не понимаете! – загорячился Сергей. – Это же уникальный материал для исследования. Полтораста лет изоляции! Мы же ничего не знаем, что там происходит.
– А значит и не надо нам, – заверил его бармен. – Раз вояки из СС карантин объявили, то нечего туда и нос совать. Мы не лезем, и ты не суйся. А то ещё заразу какую-нибудь притащишь.
– Да нет там никакой заразы!
– Тебе почём знать?
Сергей прикусил язык. То есть буквально выполнил распоряжение своего научного руководителя профессора Науменко. Напутствуя, Юрий Петрович сказал: «Главное, держи язык за зубами. Пропустят они тебя в резервацию или нет, это дело десятое. Нам просто надо понять, что там вообще происходит. Считай себя разведчиком. Поэтому не болтай!»
– Если там и была какая-то эпидемия, – сказал Сергей, обдумывая каждое слово, – то за сто с лишним лет все кто мог заразиться, уже умерли.
– А пожалуй, что и верно, – легко согласился бармен. – Ты учёный, тебе виднее. Мы люди тёмные, лицеев не кончали.
– Да что вы, – смутился Серёжа, – какой я учёный. Я студент пока, учусь.
Он допил пиво, расплатился и пошёл к выходу. Надо было забрать вещи в камере хранения и устраиваться в гостиницу. А завтра утром первым же антигравом придётся возвращаться в столицу. Накрылась практика, с тоской подумал Соломатин.
– Слышь, не учёный, – окликнул его бармен. – Ты вечером зайди, поищи Пеку.
– Пеку? – переспросил Сергей. – А кто она такая?
– Пека не «она», а «он», – усмехнулся бармен. – Фамилия у него – Пеклеванный. Поговори с ним. Только я тебе, ясное дело, ничего не рассказывал.
– Конечно, не сомневайтесь, – закивал Сергей.
– И ещё. Ты в следующий раз бумажник вот так наизнанку не выворачивай, чтоб каждому ломовику было видать, что у тебя хрустов немеряно. Ты не в столице, у нас народ грубый бывает. И это последний бесплатный совет.
– Спасибо, – снова кивнул Соломатин.
– Понравился ты мне, – продолжил бармен. – Очень напомнил дружка юности, Юрку Семецкого. Тоже всё в резервацию рвался, интересно ему было. Там и сгинул.
– А как он туда попал? – тут же спросил Сергей.
– Иди, студент!
– Да. Спасибо вам ещё раз. Я никому… – бормотал Соломатин пятясь к выходу.
Значит, Пека, подумал он уже на улице. Ну, Пека так Пека. И пошёл на вокзал.
***
Рассказ Паркинсона был настолько чудовищным, что не укладывался в голове. Поначалу Башмак ему просто не поверил. Но когда старик достал из тайника древнюю карту, молодой шагатель уже не мог от неё оторваться. А когда сопоставил масштаб с площадью территории внутри Обода, просто обалдел! Сколько земли – шагать, не перешагать! И водные пространства – «моря», и «горы», и какая-то «тайга». И никаких тебе крылатых демонов. У него захватило дух от незнакомых слов и непостижимой огромности мира. А вот Аню больше поразила подлинная история резервации.
– Значит мы все больные? – спросила она.
– Правильнее сказать, что вы все уроды, – безжалостно ответил Завадский. – Жертвы генетических экспериментов. Мутанты. Чёрт, вы же и слов таких не знаете! Короче, главное чтоб вы поняли: шагатели – я, ты, он – наиболее похожи на людей за Ободом Колеса. Мы – нормальные.
– Но в Инструкции сказано: «Блаженны верноколёсные на колёсах, ибо уподобятся они Колесу Изначальному».
– Забудь ты про инструкцию! – заорал профессор. – Я сам её сочинял. Я и два таких же идиота, которым удалось, исследуя собственный генетический материал, безмерно продлить себе жизнь. Мне почти двести лет! У меня ни одного седого волоса!! Если бы не болезнь, я бы моложе этого щенка выглядел!!!