После этих строк кажется одновременно и абсолютно верным, и невероятно лукавым замечание князя А.М. Курбского о воспитании великого князя и его поведении в годы, когда господство Шуйских пошатнулось: «…юный, воспитанный без отца в скверных страстях и самоволии, крайне жестокий, напившийся уже всякой крови – не только животных, но и людей». А кто воспитывал его так? Все та же служилая аристократия, не очень желавшая служить, но страстно мечтавшая править.
В 1539 и 1542 гг. служилая знать московская совершила страшные злодеяния: насильно свела с митрополичьего престола сначала святителя Даниила, а потом и святителя Иоасафа. В будущем князь Курбский будет бичевать государя Ивана Васильевича бестрепетно и грозно: дескать, как мог православный царь стать виновником смерти митрополита Филиппа и других архиереев?! Назовет его «зверем-кровопийцей», сравнит с Иродом и «лютым драконом, губителем рода человеческого». А у государя были добрые учителя к этой мерзости: цвет русской аристократии, князья Шуйские, в интересах придворной борьбы унизившие двух русских митрополитов. Притом обстоятельства, сопровождавшие сведение их с кафедры и отправку в почетную ссылку, весьма некрасивы. Так, о событиях, связанных с оставлением митрополичьего престола владыкой Иоасафом, человеком кротким и добрым, летопись рассказывает следующее: «…митрополиту Иоасафу начаша безчестие чинити и срамоту великую. Иоасаф митрополит, не мога терпети, соиде с своего двора на Троецкое подворье. И бояре послаша детей боярских городовых на Троецкое подворье с неподобными речми. И с великим срамом поношаста его и мало его не убиша, и едва у них умоли игумен Троецкой Алексей Сергием чюдотворцем от убиения». Когда святитель Иоасаф пытался найти убежище у великого князя, «бояре пришли за ним ко государю в комнату шумом». Таким образом, мальчик стал невольным свидетелем мятежных действий знати. О митрополите Данииле источники сообщают, что он будто бы отличался сребролюбием, чревоугодием, был честолюбив и жестокосерд. Не все в этом списке заслуживает доверия, но дело не в отдельных фактах, более или менее сомнительных, дело в нарушении очень важного принципа. Каким бы ни был грешником митрополит Даниил, а он прежде всего сосуд Св. Духа, учитель и владыка. И автору этих строк представляется низостью входить в подробности личной жизни своего же, русского архиерея. Кто такие были Шуйские, судившие его и лишившие митрополичьей кафедры? Говоря языком современного традиционализма, обнаглевшая кшатра. Им бы полы святительских одежд целовать, а они на духовного владыку Руси смеют поднимать руку! Для государя-мальчика это был прескверный урок на всю жизнь. Если какие-то Шуйские, властолюбивые интриганы у подножия престола, позволяют себе играть архиереями, как тряпичными куклами, правителю, выходит, и вспоминать не стоит о церемониях… Гибель митрополита Филиппа уходит корнями в день унижения владыки Даниила.
Князь Курбский писал о крови, которой «напился» Иван Васильевич еще в детстве. Да, если не со вкусом крови, то, во всяком случае, с ее запахом, юному государю пришлось познакомиться очень рано. Мать и думные люди понемногу приучали его к участию в государственных делах: мальчик присутствовал на приемах иностранных дипломатов, участвовал в церковных торжествах и церемониях. Однако до первой половины или даже середины 40-х гг. XVI столетия он вряд ли что-то значил в делах правления. Правили Елена Глинская, Шуйские и, в небольшой степени, партия Бельских, связанная с митрополитами и особой великого князя. Государю просто не хватало годочков для участия в серьезных играх державства. Впервые он выходит на арену как фигура, способная отстаивать собственный интерес, в 1543 г., когда мальчик спас от смерти Федора Воронцова. Тогда дети взрослели раньше, чем сейчас, а сиротство и обстановка нестабильности, борьбы между сторонниками разных «дворовых» группировок, вполне реальная возможность лишиться трона – все это очень способствовало быстрому возмужанию Ивана Васильевича. В конце 1543–1544 гг. он начинает переламывать ситуацию в свою пользу. Вряд ли одни только усилия венценосного подростка могли способствовать изменению позиции на шахматной доске политики. Но была к тому и значительно более серьезная предпосылка: «Шуйское царство», т. е. попытка монополизации власти одной аристократической партией, входило в противоречие с интересами других групп и семейств. Как ни парадоксально, сильный государь был не столь уж бесполезен для русской знати того времени: при ее многолюдстве и, может быть, даже избыточности, великий князь исполнял роль арбитра в спорах и следил за тем, чтобы в разделе административного пирога участвовали все значительные силы. К середине 1540-х его поддерживали: новый митрополит, семейство Глинских, хотя и ослабленное прежними потерями, «врагами его врагов» стали многочисленные кланы противников Шуйских (Щенятевы, Хабаровы, Тучковы, Бельские, предположительно Морозовы, и особенно Воронцовы), а также все те, кому Шуйские вчистую отрезали дорогу к власти. Вся эта сила начинает действовать, превратив малолетнего великого князя в свое знамя. Зимой 1543/44 гг. «партия государя» наносит ответный удар. Вот что сообщает об этом летопись: «Тоя же зимы декабря в 29 день князь великий Иван Васильевич всеа Русии, не мога того терпети, что бояре безчиние и самовольство чинят без великого князя веления своим советом единомысленных своих советников, многие убийства сотвориша своим хотением и перед государем многая безчиния и государю безчестия учиниша и многия неправды земле учиниша в государеве младости, и великий государь велел поимати первосоветника их князя Андрея Шуйскаго и велел его предати псарем. И псари взяша и убиша его, влекуще к тюрьмам противу ворот Ризположенских в граде. А советников его розослал, князя Федора Шуйскаго, князя Юрия Темкина, Фому Головина и иных. И от тех мест начали бояре боятися от государя, страх имети и послушание». Видимо, сопротивление группировки Шуйских было подавлено недостаточно. Поэтому ровно через год, в декабре 1544-го, был нанесен второй удар, на добивание. Потрадало лишь одно семейство, относившееся к числу явных сторонников Шуйских: «…положил князь великий опалу свою на князя на Ивана на Кубенского за то, что они (так в летописи!) великому князю государю не доброхотствовали и его государьству многие неправды чинили, и великое мздоимство учинили и многие мятежи, и бояр многих без великого государя веления поимали и побили. И князь великий велел, его поимав, сослати в Переславль и посадити за сторожи и со княгинею…». Опала была кратковременной и закончилась в мае 1545 г. Очевидно, эта мера имела своей целью устрашающее воздействие. Сторонникам «Шуйского царства» давали понять, что прежнее влияние им не возвратить, а лучше бы вести себя поскромнее и потише. Так было совершено первое значительное политическое деяние Ивана IV. Сопровождалось оно, действительно, кровопролитием. И для партии Шуйских подобный разгром был полной неожиданностью…
Но!
Допустим, государь-подросток впервые показал зубы, впервые пролил кровь, вышел из-под контроля ненавистных врагов. Стал ли он после этого самовластным правителем? Освободился ли он от преобладающего значения служилой знати на дела высшей государственной важности? Да об этом и речи быть не может. Совершенная неопытность великого князя в дипломатии, военном деле и внутренней политике, его юношеский возраст, недостаток сил, которые могли бы оказать прямую поддержку в конфликте с мощными аристократическими группировками, делали его полностью зависимым от действий служилой знати. Освободился личный государев обиход, но это никак не означает начала единовластного правления.