И в каких душах!
В греческих! Я не могу объяснить, что это значит, но я чувствую это и, краткости ради, сошлюсь на Гомера, Софокла и Феокрита {Ссылка на Гомера и Феокрита носит более общий характер. Феокрит - автор идиллий. Гомер эпический поэт; речь идет, таким образом, уже не о драматургии и театре, а об античной культуре в целом, которая, как и Шекспир, была, по мнению Гете, "цельной и великой".}; они научили меня это чувствовать. И мне хочется тут же прибавить: "Французик, на что тебе греческие доспехи, они тебе не по плечу".
Поэтому-то все французские трагедии пародируют самих себя.
Сколь чинно там все происходит, как похожи они друг на друга, - словно два сапога, и как скучны к тому же, особенно in genere в четвертом акте, известно вам по опыту, милостивые государи, и я не стану об этом распространяться.
Кому впервые пришла мысль перенести важнейшие государственные дела на подмостки театра, я не знаю; здесь для любителей открывается возможность критических изысканий. Я сомневаюсь в том, чтобы честь этого открытия принадлежала Шекспиру; достаточно того, что он возвел такой вид драмы в степень, которая и поныне кажется высочайшей, ибо редко чей взор достигал ее, и, следовательно, трудно надеяться, что кому-нибудь удастся заглянуть еще выше или ее превзойти.
Шекспир, друг мой, будь ты среди нас, я мог бы жить только вблизи от тебя! Как охотно я согласился бы играть второстепенную роль Пилада {Пилад друг Ореста и его верный спутник.}, будь ты Орестом, - куда охотнее, чем почтенную особу верховного жреца в Дельфийском храме.
Я здесь намерен сделать перерыв, милостивые государи, и завтра писать дальше, так как взял тон, который, быть может, не понравится вам, хотя он непосредственно подсказан мне сердцем.
Шекспировский театр - это прекрасный ящик редкостей, здесь мировая история, как бы по невидимой нити времени, шествует перед нашими глазами. Его замыслы - это не замыслы в обычном смысле слова. Но все его пьесы вращаются вокруг скрытой точки (которые не увидел и не определил еще ни один философ), где вся своеобычность нашего Я и дерзновенная свобода нашей воли сталкиваются с неизбежным ходом целого. Но наш испорченный вкус так затуманил нам глаза, что мы нуждаемся чуть ли не во втором рождении, чтобы выбраться из этих потемок.
Все французы и зараженные ими немцы - даже Виланд {Виланд (1733-1813) немецкий поэт и писатель которого Гете порицал и за подражание французским аристократическим вкусам и за искажение, в угоду таким вкусам, античного наследия. У 1774 г. Гете написал сатиру на Виланда "Боги, герои и Виланд". Виланд явился одним из первых переводчиков Шекспира на немецкий язык, но не сумел передать его величия и самобытности.} - в этом случае, как, впрочем, и во многих других, снискали себе мало чести. Вольтер, сделавший своей профессией чернить великих мира сего, и здесь проявил себя как подлинный Терсит {Терсит из "Илиады" Гомера воспринимается Гете как клеветник и критикан. Гете возмущен некоторыми пренебрежительными отзывами Вольтера о Шекспире. Вольтер называл его "пьяным варваром", обвиняя в отсутствии вкуса.}. Будь я Улиссом, его спина извивалась бы под моим жезлом.
Для большинства этих господ камнем преткновения служат прежде всего характеры, созданные Шекспиром.
А я восклицаю: природа, природа! Что может быть больше природой, чем люди Шекспира! {Под влиянием Гердера Гете, как и другие писатели "бури и натиска", в естественности, соответствии природе видит главный критерии настоящего искусства.