Но «этот тип», отведя Тигерра в сторону, чтобы обсудить еще несколько организационных моментов, на сцену больше не возвращался и, судя по тому, что Къярр больше не чувствовал его присутствия, покинул зал.
Но это было еще утром. А сейчас, когда до выхода на площадку осталось полчаса, Къярр не мог найти себе места. Все увеличивающаяся толпа и гул в зале его пугали. Он не знал и знать не хотел, как Дэйм этого добился, но даже такой параноик, как Къярр не думал, что все здесь подставные или купленные. Но на таких площадках они никогда не выступали, и даже Тигерр как-то рассеянно притих, покусывая кончик хвоста. Къярр время от времени награждал его убийственным взглядом, но молчал, боясь сорваться. И метался, останавливаясь лишь для того, чтобы кинуть на себя взгляд в зеркало и порадоваться про себя, что настоял на дорогих костюмах и теперь они все сейчас выглядят, как настоящие рок-звезды. Конечно, в узких черных «под кожу» брюках будет жарко, как и в жилетке из этого же материала с нашитыми металлическими мелкими украшениями, но то, что он видел в зеркале, стоило всех мучений. Черный отлично оттенял светло-серебристый мех, обтягивая тело в нужных местах и почти не давая простора для фантазий. Длинную, выкрашенную в винный цвет гриву Къярр старательно растрепал, и теперь кончики щекотали основание хвоста, заставляя тот метаться от непривычных ощущений. Но больше всего рассказать о своем обладателе могли глаза. Глубокие, прозрачные, кажущиеся бездонными светло-голубые озера, которые словно прятались за сенью очень густых черных ресниц.
В дверь тихонько поскреблись, потом коротко стукнули, и сердце заколотилось где-то в горле. Кинув на своих парней отчаянный и упрямый взгляд, Къярр усмехнулся уголками губ. Этот концерт – вызов. И он его принял.
Сколько себя Дэйм помнил, он всегда обожал книссов. На этой почве они с Кори, собственно и сошлись. Тот, воспитываемый в весьма патриархальных традициях, включавших в себя отторжение всего не человеческого, свою «преступную» страсть к пушистикам был вынужден тщательно скрывать. И когда Дэйм поделился с ним своею любовью, счастью Кори не было предела. Он показал Дэйму свою коллекцию голограмм, стянутых отовсюду, где только было можно, и с этого все и началось. И – Дэйм был в этом уверен – сейчас Кори где-то там, на небесах, был счастлив. Это он бредил Пирамидой. Это он мечтал услышать, как поет на ее сцене Дэйм и другие артисты, среди которых книссов было бы большинство. Дэйм исполнил его мечту. Жаль только, что почти. И на сцену Дэйм Майн теперь поднимается только как владелец Пирамиды. Но сейчас, наверное, впервые за все это время, он ни о чем не сожалел. Потому что чудо, которое он так ждал, вот-вот появится в перекрестье световых лучей. Он ждал этого момент почти полгода.
Сначала Дэйм услышал голос. Сильный, полный отчаяния и тоски голос, который пел о мечте. Он, как рыбу на крючок, подцепил его сердце, заставив беспомощно трепыхаться в груди. Не отпускал, вел за собой. И отпустил только, когда перед глазами появилось лицо исполнителя. Дэйм только невесело рассмеялся, увидев перед собой юного книсса. Отчаянно-живого, яростного, прячущегося от всего мира. Красивого, лично для него красивого настолько, что перехватило вдруг дыхание.
Чтобы найти информацию о Къярре, много времени не потребовалось, и уже к следующему вечеру перед ним на стол лег короткий отчет. Едва исполнилось двадцать; родители погибли, когда малышу был всего год, воспитывала тетка, племянника явно только еле терпевшая. Мальчик рос сорной травой, пока его не встретил Ррив – учитель музыки, дававший частные уроки. Вид исхудавшего и измученного котенка, сидящего прямо на тротуаре и мурлыкающего себе под нос старинную колыбельную, не оставил его равнодушным, и уже через несколько месяцев Ррив оформил над ним опекунство. Почти пять лет они жили душа в душу, а потом Ррив почти мгновенно сгорел в лихорадке, и Къярр снова остался один. Продав дом, он исчез почти на два года и снова появился в Книссаурре уже сформировавшимся молодым человеком. Таким, каким его знали сейчас. В столицу он привез с собой группу, директора и начал свой путь к вершине. Были удачи и падения, но Къярр был упрям и упорен, и за одно это вызывал у Дэйма большое уважение. И утренний разговор его не умалил ничуть. Что-то вроде этого от бунтаря Къярра он и ожидал. Но в волшебных глазах, в которые Дэйм влюбился сразу и безоговорочно, он ясно видел искорки страха. И теперь только и надеялся на то, что Къярр возьмет себя в руки и вся эта многотысячная толпа положит свое сердце к его ногам.
Было страшно. Так, что сжималось сердце, и холод продирал вдоль позвоночника. Гул голосов был похож на идущую океанскую волну, готовую обрушиться на беззащитный берег. Но за спиной стояли его парни, и он не имел права их подвести. Они долго к этому шли, чтобы он там себе не думал и каким недовольным бы не выглядел. Это шанс для них всех. И когда первые аккорды заполнили зал, а стальной занавес, до этого момента скрывавший сцену, начал раздвигаться, Къярр выкинул из головы все мысли, и его вкрадчивый, обманчиво-мягкий голос заполнил Пирамиду до краев. Сорвался в припеве, вознесся, чтобы снова упасть и снова взметнуться. Къярр пел о себе, мире, любви, смерти и ненависти. Об одиночестве, превосходстве и всем, что теснилось в его маленьком сердечке и душе, которая, казалось, вслед за голосом покинула его тело, чтобы хоть на эти полтора часа стать свободной от всего. Къярр отдавал энергию и силы, и с каждой новой песней наполнялся чем-то другим, ранее неизведанным. Горящие глаза слушателей, их восторженные лица – Къярр купался во всем этом, забыв и о страхе, и о собственных сомнениях. Но было во всей это какофонии эмоций что-то еще, не очень понятное. Странное желание, нарастающее, жгущее – спеть для НЕГО. Доказать терранину с синими глазами, что он большее, чем просто красивое лицо и тело. Он не видел его, но чувствовал его взгляд всем собой. И рвал, рвал сердце, повинуясь какому-то глубинному инстинкту. А когда все закончилось – потух, словно его выключили. Уходя со сцены после многократных вызовов на бис, он еще улыбался, но стоило двери гримерной захлопнуться за спиной, как он без сил рухнул на диванчик, надеясь, что Тигерру хватит ума и такта не трогать его в ближайший час. Он выложился слишком сильно. Но не жалел ни о чем.
- Ты похож на капризного котенка, - Тигерр, хлеща себя хвостом по бокам, навис над съежившимся в клубочек Къярром карающим мечом. – Этот праздник Майн устроил для нас, для тебя в том числе.
- Всего лишь повод завязать нужные знакомства, - скривился Къярр, не желавший покидать уютную гримерную. Ему дали немного отдохнуть, и силы хоть частично, но восстановились, однако желание идти на вечеринку отсутствовало напрочь. Наоборот, стоило только подумать о том, что там ему придется, возможно, разговаривать с Дэймом, как в груди начинало ворочаться что-то колючее и болезненное, будя злость и раздражение. – Все это ты можешь сделать и без меня. Я всего лишь вывеска.
- Тебе стоило хотя бы сказать спасибо Дэймону за эту возможность, - Тигерр отступать явно не собирался. Только шипел все громче.
- Ты видел, как он на меня смотрит? – Къярр забился в кресло еще глубже, недовольно мявкнув. После концерта шерстка чуть поблекла и слиплась от пота, и все, о чем сейчас мечтал книсс – это о хорошем душе. – Может, он и дал эту возможность, только преследовал свои цели. Но я его ожидания оправдывать не собираюсь. И платить за эту… возможность – тоже.
Тигерр зашипел, встопорщив усы. Распушившийся хвост мел кончиком пол.
- О, Мать, когда же ты перестанешь видеть в других только плохое? Ты красив, это естественно, что тебя хотят, и ты кому-то нравишься. И его интерес к тебе вовсе не означает, что он собирается требовать с тебя какую-то плату.
- Я больше не хочу об этом разговаривать, - Къярр обмяк, и его ушки бессильно повисли. – Ладно, твоя взяла. Там ведь не обязательно до самого конца быть? Мя?