Это был драккар средневековых викингов. Весла ритмично поднимались и опускались. Драккар царственно и невозмутимо скользил вдоль берега метрах в десяти от девушек. Над ним реял флаг, невиданный ранее, с каким-то гербом, навевающим воспоминания о крепости-музее Выборга. Тоня старалась убедить себя в том, что это какой-то аттракцион для туристов, вроде фрегата на "Алых парусах", проходящего по Неве в ночь выпускного бала. Или особо продвинутые ролевики соорудили себе дорогую игрушку для своих постановок. Но почему тогда повисла такая густая непроницаемая тишина и моментально стихло ревущее штормовое озеро? "Интересно, видят ли они нас?" - подумала Тоня, заметив фигуру дозорного на мачте.
Кряжистый здоровяк в тяжелых доспехах, кожаных штанах и сапогах, подбитых гвоздями, ловко оседлал перекладину и смотрел в подзорную трубу. Рыжая борода скрывала пол-лица, а на голове сидел рогатый шлем. Даже с расстояния и через туманную дымку видны были царапины и вмятины на металле. Темное от загара обветренное лицо викинга украшали многочисленные давние шрамы. Увидев их, Тоня покачала головой. Да... На обычного городского бездельника, нарядившегося от скуки в жестяные доспехи и бегающего по лесам с фанерным мечом этот парень не походил. И драккар не выглядел новоделом, стилизованным под старину.
И драккар, и дозорный казались настоящими. И интуиция подсказывала Тоне, что это не розыгрыш и не очередная "креативная" фишка для туристов...
Это происходит на самом деле.
Тоня осмотрелась. Нет, на берегу ничего не изменилось. А ей казалось, что и остров должен был преобразиться при появлении драккара, стать таким, как тогда, когда по Ладоге ходили только такие корабли. Но пристань, ступеньки и силуэты "Осейри" и других строений в тумане оставались на своих местах. А рядом стояла Олеся и не сводила глаз с корабля.
- Спрячемся, Тоня, - сказала она, - а вдруг они...
- По-моему, они нас не видят, - ответила Антонина.
Драккар на самом деле так же неспешно огибал остров, а рыжебородый дозорный как ни в чем не бывало переводил подзорную трубу слева направо и обратно. Не похоже было на то, что он обратил внимание на береговые постройки необычного для средневековых викингов вида и двух молодых женщин на берегу.
- И что это было? - Олеся ощутила боль в груди. Наблюдая за драккаром, она забыла выдохнуть.
- Тут ходит много преданий, - хрипловато ответила Тоня, - и похоже, что они правдивы. По крайней мере, некоторые...
Как только драккар скрылся в белой пелене, ветер снова взвыл с удвоенной яростью. Словно злясь на вынужденную паузу, он рванул с Тони капюшон и едва не сбил с ног Олесю. Озеро сморщилось, закурчавилось, и о причал забились мощные волны. Фонтан холодных брызг веером накрыл причал.
"И вновь обычным стало море, маяк уныло замигал, когда на дальнем семафоре последний отдали сигнал"... - вспомнила стихотворение Тоня. - Так... Но что же делать? Катера сорвало, связи нет, даже МЧС вызвать не можем... И надолго ли мы тут зависли? И что же все-таки это было?"
- Я думаю, это хрономираж, - ответила Олеся, и Тоня поняла, что последний вопрос задала вслух. - Слышала, что на Ладоге иногда бывает, но не думала, что сама такое увижу.
- Я тоже... Блин, мне это совсем не нравится. Без транспорта, без связи, в тумане. Да еще и эти миражи или что это еще...
*
Выйдя покурить на парадное крыльцо гостиницы, Наум попытался хоть что-то различить за туманной завесой, но видимость по-прежнему была нулевой. "Похоже, сегодня отсюда не выбраться", - подумал он и поводил пальцем по экрану смартфона. Связи не было.
- Вечно у этого долбаного МТС то сбои, то перебои, - проворчал адвокат.
Оставив Тригорина и Березина корпеть над отчетом о первичной проверке фундамента, Наум направился к берегу. Чувствовал он себя совершенно разбитым, словно не выспался; даже после шести порций эспрессо ясность мышления не вернулась и ощутимо клонило в сон. Зато голова трещала от боли, а в желудке пекло, словно от гастрита в студенческие годы... "И что это со мной? Никогда раньше не страдал метеозависимостью!" - как и всякий мужчина старше сорока лет, Гершвин настороженно относился к любому недомоганию, боясь, что оно может быть предвестником серьезной болезни...
Побродив без цели по аллеям, Наум спустился на пляж и тоскливо посмотрел на сложенные под брезентовым навесом лежаки и шезлонги. "Если бы не такая дрянная погода, можно было бы искупаться. А в такой шторм лезть в воду неохота... А жаль. Может, холодная вода взбодрила бы лучше, чем кофе!".
Посмотрев на воду у берега, Наум забыл даже выругаться.
Озеро тускло поблескивало льдом; туман над пляжем поредел, и адвокат ошарашенно протирал глаза: "Это сон. Этого не может быть, чтобы в июле вот так в одночасье замерзла вода!".
Наум готов был поклясться, что еще спускаясь на берег, он слышал рев и рокот волн. "Значит, лед образовался, пока я пересекал пляж? И при этом совершенно не холодно, хотя я в одном костюме! И как тихо. Собственное дыхание громким кажется..."
Словно в ответ Гершвину из-за скальной гряды раздался шум мотора. И из-за хребта показалась машина, полуторатонный грузовик с деревянными бортами. В кузове теснились люди, почему-то одетые по-зимнему. "Секундочку! Откуда здесь машина? Как она попала на остров? Парома с автопалубой тут еще нет. Не с луны же она свалилась!"
- Не знал, что Антонина придумала такой креативный ход, - воскликнул Михаил, спускаясь на берег. - Кит утверждает, что это "полуторка" времен блокады!
- На таких машинах эвакуировали ленинградцев через Дорогу жизни, - пояснил Никита, следуя за ним. - И заметьте: на новодел, стилизованный под старину, она не похожа!
Увлекшись, Никита так махнул рукой, что чуть не вышиб у Тригорина из рук стаканчик кофе.
- Эй! Осторожно! - Михаил сокрушенно посмотрел на свежее пятно на белой рубашке.
- Странно, что они никак на нас не реагируют, - покачал головой Гершвин, - неизвестно, как оказались на острове и словно не видят нас!
За первой машиной появилась вторая, тоже заполненная пассажирами. Натужно поскрипывая и переваливаясь, грузовики осторожно выехали на лед...
Целая колонна "полуторок" тянулась со стороны М.; они проезжали мимо адвокатов, и ни водители, ни пассажиры словно не видели Наума, Михаила и Никиту.
Когда на лед въезжала последняя машина, в небе раздался противный завывающий звук. Из-за туч вынырнул и перешел на бреющий полет черный самолет, словно сошедший с экрана военной кинохроники. Когда он снизился, стала отчетливо видна свастика на крыльях. Гершвин пожалел, что не взял пистолета. Этот символ приводил его в бешенство; на генетическом уровне Наум ненавидел все, что напоминало об арийской расовой политике и антисемитизме Германии в 40-е годы...