И вот...
Старик во фрачной паре обернулся на ближнюю темпораму.
- Ich habe das haus in Frankfurt verkauft.
- Он продал дом, - шепнул Лёшка.
- Ага, - кивнул Димка.
Старик с большим трудом разместил несколько темпорам в Берлинском музее кайзера Фридриха. Каждая темпорама была настроена на определённое возмущение, и, надо признать, картины в них открывались величественные и зачастую трагические. Одна, показывающая гибель Публия Квинтилия Вара в Тевтобургском лесу, очень понравилась пришедшему полюбопытствовать фюреру.
"Вот она, мощь Германии! - в воодушевлении произнёс он. - Мы растоптали римские легионы, мы растоптали Францию, и также мы растопчем Советы!".
И распорядился поставить себе "тевтобургские" темпорамы в рейхсканцелярии и в Бергхофе.
После этого в интересах подрастающего поколения и для поднятия боевого духа нации было решено размещать темпорамы в музеях Германии и на оккупированных землях.
- Und ich habe das recht, eine kleine gebühr zu sammeln (А у меня есть право на сбор небольшой платы), - улыбнулся старик. - Eine marke.
Кто-то захлопал.
- Nun aber...
Старик поманил к себе детей.
- Ich werde dich lehren beobachten im zeitrahmen.
Будто загипнотизированные, они подошли к нему все вчетвером. Старик поставил их у барьеров, каждого отдельно. Димка оказался на левом краю. Лёшка, кажется, на правом. От темпорамы веяло суховатым теплом и щекотало в носу. От стрекота чуть-чуть болели виски.
- Hinsehen!
Старик показал на переливающийся бок темпорамы.
- Stoppen sie einfach den blick.
Кто-то прошаркал за спиной у Димки. Видимо, тоже последовал стариковскому совету остановить взгляд на темпораме. От Димки до нее было не больше двух метров, бок ее круглился и нависал чуть сверху. Не успев сосредоточиться, он почувствовал шлепок по затылку.
- Hinsehen!
Старик, ухватив Димку за нижнюю челюсть, направил его взгляд. Пальцы больно прижали кожу.
Конечно, сначала Димка не увидел ничего. Но затем!
Оказалось, надо просто не следить за переливами и искрами, бегущими по поверхности огромной капли, а смотреть как бы внутрь, в одну точку. Тогда темпорама распахивалась перед глазами, будто цветочный бутон. Нет, по ощущениям это всё же было не совсем точно. Тебя как бы затягивало туда, мгновенно переносило к застывшему в пространстве мгновению.
- Oh, ich sehe es! - выдохнул справа Вилли.
- Ja, - произнёс кто-то над головой.
Темпорама показывала эпизод танкового боя. Один немецкий танк PzKpfw, "панцеркампфваген тип четыре". Один советский танк "Т-34".
Димка непроизвольно сжал кулаки.
"Т-34" горел. Он был повёрнут к зрителям боком, гусеницы взрывали заснеженную землю, закопчённая башня смотрела вправо, а панцеркрафтваген наползал на него, и дульный срез его орудия озарялся огненной вспышкой.
Был виден даже вылетевший снаряд, бронебойный, застывший в воздухе смертоносным чёрным шмелём в метре от соприкосновения с советской танковой бронёй.
На дальнем плане вздымались дымные султаны, в морозном небе висели точки самолётов, в стороне темнел лес.
Остановившееся время дышало боем, возможно, скоротечным или даже уже секунду или две назад закончившимся. Димке казалось, что он словно находится там, среди комьев земли, звеньев гусениц, в поднявшихся языках пламени.
Вмёрз.
- Wo ist das? - спросил женский голос.
- Unter dem Tichwin, - ответил старик. - Einundvierzigsten jahr, november.
Кто-то, покашляв, хрипло добавил:
- Ich erinnere mich. Schwere kämpfe.
- Тихвин, - прошептал Димка.
Старик, присев, развернул его от темпорамы, от замерших в движении танков к себе.
- Was hast du gesehen? - поинтересовался он.
- Танки, - сказал Димка. И поправился: - Zwei Panzer.
- Gut.
Старик улыбнулся и потрепал его по щеке.
- Panzer sind unsinn (Танки - ерунда), - заявил Максимиллиан, отступив от барьера. - Gibt es hier einen luftkampf ? (Есть здесь воздушный бой?)
- Zeitrahmen nummer drei, - ответил распорядитель.
Он показал на темпораму наискосок.
- Alex, bring mich (Алекс, неси меня), - сказал Максимиллиан и под смех публики напрыгнул на худенького Лёшку со спины.
- Oh, gutes Pferd! - сказал кто-то.
- Los, Los! - крикнул Максимиллиан.
Вокруг захохотали. Лёшка покачался на месте, кое-как подхватил ёрзающего на нём Максимиллиана под коленки, чтобы было удобнее, и пошёл сквозь расступающуюся толпу.
- Ditmar!
Вилли, повторяя за своим приятелем, облапил Димку за шею.
- Los! Du auch! - крикнул он ему в ухо. - Вези.
Снова грянул хохот.
- Harte russische Pferde!
Публика захлопала.
Вилли был куда легче Максимиллиана, и Димка в середине пути даже догнал Лёшку, тяжело ковыляющего с упитанным, улыбающимся грузом.
- Guten tag! - поздоровались друг с другом всадники.
Вежливые немецкие господа восьми и девяти лет.
- Zum temporahmen?
- Ja.
- Wirklich?
- Natürlich.
- Wir sind die ersten! - крикнул Вилли и ткнул Димку под рёбра.
Тому пришлось ускориться.
- Nein!
Димка успел искоса увидеть, как Максимиллиан яростно заколотил Лёшку по голове.
- Schneller! Was für ein toter knebel! - приговаривал он.
Но Лёшка явно выбился из сил.
Капля темпорамы вспухла перед Димкой. Кто-то в серой военной форме посторонился, давая ему подскочить к барьерам.
- Всё!
Димка остановился, Вилли сполз с него и запрыгал, вздёрнув вверх руки.
- Wir haben gewonnen! (Мы выиграли!)
Стоящие рядом несколько офицеров (один - в кителе оберста) переглянулись и закивали друг другу. Но, видимо, чему-то своему.
Обернувшись, Димка увидел, что Лёшка лежит на полу, а Максимиллиан молча и сосредоточенно бьет его толстыми ногами. Его никто не останавливал. Женщина в драповом пальто сказала: "Warum hier?" и брезгливо отвернулась. Другие наоборот, обходя, приговаривали:
- Gut gemacht! Russische sklaven müssen ordnung lehren! (Очень хорошо! Русских рабов нужно учить порядку!)
Кто-то даже со смехом обронил:
- Pferd ist tot.
- Bolivar wird nicht mehr zwei tragen, - поддержал его щуплый человек в очёчках непонятной для Димки фразой.
Лёшка прикрывал руками голову и, подтянув колени к животу, молча принимал удары. Даже не вскрикивал. Димка хотел ринуться ему на выручку, наверное, заработав этим неделю или две карцера, но сначала не решился, а потом уже стало поздно, потому что Максимиллиан устал.
- Aufstehen!
Лёшка послушался команды выдохшегося хозяина и поднялся. Неожиданный тычок кулаком в нос у Максимиллиана получился удачным - кровь так и брызнула.
- Gut, - удовлетворился Максимиллиан.
Улыбаясь, он подбежал к Вилли и потянул приятеля поближе к барьерам, рассказывая про асов-героев Вильгельма Батца и Герхарда Баркхорна, которые вот-вот догонят по количеству воздушных побед Эрика Хартманна, а Лёшка остался стоять, высоко запрокинув голову и прижав ладонь к подбородку, чтобы не накапать.
- Dietmar, sieh mal! - одёрнул Димку Вилли.
И тому пришлось послушно отвернуться к темпораме.
Воздушный бой его не заинтересовал. Возможно, потому, что сюжет был похож на танковый. Только здесь сражались "Messerschmitt Bf.109" и "ЛаГГ-3" и всюду было небо, расчерченное перьями облаков. А, возможно, из-за того, что он переживал за Лёшку и ненавидел Максимиллиана, который, забыв обо всём, с открытым ртом изучал темпораму.
А если бы его ногами?
Нет, не было ничего интересного ни в строчке пуль, раздирающих фюзеляж советского самолета, ни в радостно ухмыляющемся немецком пилоте. На фонаре кабины "мессершмитта" плясал кружок солнца.
Шмыгая носом, незаметно подошёл Лёшка.
- Как ты? - тихо спросил его Димка.
Лёшка дёрнул разбитой губой.
- Фигня. Макс не Олаф. Помнишь Олафа?