А дальше стало ещё хуже. От страшной качки создавалось впечатление, что самолёт трещит по швам и скоро развалится на части. Кто-то начал истерично визжать: «Мы падаем!» Тут же раздались крики, чтобы немедленно прекратили панику и сохраняли спокойствие. Белый как мел Матвей держал меня за руку и невнятно бормотал себе под нос, что ничего страшного, это всего лишь воздушные ямы, а самолёты так устроены, что вынесут любую качку.
Самолёт бросало из стороны в сторону, затем вверх, потом вниз, и всем в очередной раз казалось, что мы падаем. Пассажиры были вне себя от ужаса, а я вжалась в кресло и думала о той минуте, когда эта железная консервная банка развалится.
Самолет лихорадило, и нас вместе с ним. Кто-то плакал, кто-то молился. В салоне валялся багаж, выпавший с полок, по проходам катились тележки. Пол дрожал. Некоторые пассажиры оказались заперты в туалете, другие отказывались садиться в кресла, предпочитая сидеть на полу. О пристяжных ремнях не было и речи, но мы с Матвеем не думали расстегиваться. У сидящей на полу рядом с нами женщины началась истерика.
– Мы разобьёмся! – вопила она, хватая пассажиров за одежду. – Сделайте что-нибудь! Я хочу жить! Жить, жить! Мы погибнем!
Она кричала так до тех пор, пока в салоне не появился один из пилотов и строгим голосом приказал ей занять своё место и немедленно пристегнуться. Многим пассажирам было плохо, стюардессы разносили пакеты.
– Матвей, ты меня любишь? – Мне захотелось признания в самый неподходящий момент.
– Люблю, – буркнул Матвей, дав понять, что думать о любви ему сейчас хочется меньше всего на свете.
Когда нам велели вновь обхватить голову руками, пригнув её к коленям, мы не знали, что уже перед самым приземлением экипаж утратил контроль над машиной. Слёзы текли по моим щекам, живот сводило от страха, девушку справа рвало.
Лётчики, как могли, пытались остановить падение и сажали самолёт вслепую. Послышались страшный грохот, нечеловеческие крики и дикий свист. Меня ударило о переднее кресло и оглушило. Было такое чувство, что треснул металл. Паника усилилась. Некоторые кресла сорвало с мест, погас свет, разбились окна, самолёт во что-то врезался. Раздался взрыв, грохот, начался пожар. Послышались вопли ужаса, стоны и крики о помощи тех, кто остался жив.
Увидев окровавленную и, скорее всего, мёртвую девушку в проходе, я закричала от ужаса, у меня из носа хлынула кровь. Я с трудом осознавала, что нахожусь в эпицентре кошмара, и поняла, что, в отличие от других пассажиров, просто чудом осталась жива. Салон был полон дыма. Те, кто остался жив и не потерял сознание, смогли сохранить самообладание и искали выход из самолета.
В момент крушения сидящего неподалеку от меня пожилого мужчину выбросило в проход на металлический пол. Он сильно ударился головой, корчился в невероятных муках, просил о помощи и непрерывно твердил, что у него сломаны рёбра. Рядом билась в припадке больная эпилепсией пассажирка, лежал ребёнок с переломами, лишённый способности двигаться.
– Я не хочу умирать… Не хочу… – слышались сзади чьи-то стоны.
А затем начались хаос и жуткая давка. Оставшиеся в живых нашли аварийный выход, образовалась очередь. Все толкались, глотали дым и пытались выбраться наружу.
У горящего самолёта нас ждали пожарные машины, «Скорая помощь» и спасатели, которые пытались сделать всё возможное, чтобы вытащить людей живыми из чёрных клубов дыма. Окровавленные и обожжённые люди выпрыгивали из горящего самолёта на конструкцию наподобие надувного батута. Спасатели принимали их и сразу провожали к машинам «Скорой помощи».
Из-за дыма вообще ничего не было видно. Заметив, что Матвей потерял сознание от страшного удара по голове, я попыталась освободиться от ремня, но замок, как назло, заело. Тогда я расстегнула ремень Матвея и стала трясти его за плечи.
– Матвей, миленький, приди в себя. Нужно выбираться! Иначе сгорим! Матвей! Матвей, очнись. Умоляю тебя, очнись, – уговаривала я.
Матвей словно услышал мои слова и открыл глаза.
– Аня, что происходит?
– Мы упали.
– Мы живы?
– Если мы с тобой разговариваем, значит, живы, – говорила я, задыхаясь от дыма. – Мы с тобой в рубашках родились, если, конечно, сможем отсюда выбраться и не сгорим.
– У тебя лицо окровавлено. Из носа кровь течёт.
– Нос сломан. – Я сплевывала кровь и чувствовала, что у меня не только сломан нос, но и рот похож на зияющую рану. – Матвей, нужно выбираться, а то будет поздно. Такая давка.
Матвей встал, закашлялся от дыма и, нагнувшись ко мне, схватил меня за руку.
– Пошли, а то сгорим к чёртовой матери.
– Я не могу. У меня ремень заело.
– Что делать?! – запаниковал Матвей и вновь закашлялся от едкого дыма. – У тебя есть что-нибудь острое ремень разрезать?
– Нет. Кто сейчас разрешает проносить острое в самолет? Матвей, ну сделай же что-нибудь. Помоги мне освободиться.
В этот момент недалеко от нас полыхнул столб огня. Проход к аварийному выходу был завален погибшими людьми и багажными сумками. Оставшиеся в живых пассажиры пробирались, перелезая через кресла, опрокидывая их так, чтобы они образовывали почти плоские площадки. Из-за сильнейшего задымления люди совершенно ничего не видели и пробирались к аварийному выходу на ощупь.
Где-то вдалеке у аварийного выхода раздавались команды стюардессы:
– Торопитесь!
Сквозь дым я уже не видела Матвея, но интуитивно схватила его за руку.
– Матвей, помоги. Вытащи меня из кресла!
– Аня, я жить хочу! – Увидев, что огненная стена уже совсем близко, он резко отдёрнул свою руку. – Извини! – Матвей бросился искать выход.
– Матвей! – кричала я, задыхаясь от дыма, мешая крики с громкими рыданиями. – Матвей, не бросай меня! Не бросай меня умирать!
– Анька, извини! – послышался вдалеке хриплый голос моего любимого мужчины.
– Матвей, не бросай меня!
– Ань, я жить хочу!
Из аварийного выхода люди прыгали ногами вперёд в чёрный круг. Им протягивали руки спасатели. Кого-то эвакуировали при помощи пожарной лестницы. Пожарные тушили самолёт. Из гидранта выплёскивались хлопья белой пены, пытаясь покрыть горящий самолёт слоем «снега». Недалеко от меня взывала о помощи женщина… Я не видела ее, задыхалась от дыма и с ужасом глядела на подступавшую огненную стену.
Я не знала, что в госпитале неподалёку от аэропорта уже начали работу по спасению раненых врачи и медсёстры. Врачи приступили к срочным операциям, а медсёстры раздавали обезболивающие средства. Те, кто остался в живых и не получил серьёзных повреждений, собрались в зале аэропорта. На некоторых тлела одежда. Пассажиры проклятого рейса пребывали в состоянии шока. Среди спасшихся пассажиров был и Матвей…
Но я не могла об этом знать. Я сгорела…
Глава 2
Но осталась жива…
Обожжено было не только моё тело. Обожжена была моя душа. В тот момент, когда пришла в сознание в ожоговой реанимации, я почувствовала, что мне не хочется жить. До моего сознания с трудом доходил факт, что, несмотря на многочисленные жертвы, я чудом спаслась. Правда, вот как – не помню. Наверное, меня успели вытащить из языков пламени спасатели.
Чудовищная мысль посетила мою раздирающуюся от дикой боли голову: «Матвей не предпринял ничего, чтобы вытащить меня из горящего самолёта». Где-то в памяти всплывали ужасные кадры, как я просила о помощи, а он крикнул, что сам хочет жить, и исчез в чёрном дыму. Вспоминая предательство близкого человека, мне хотелось кричать, биться в истерике, но не было сил, да и возможностей тоже. Я не могла ни говорить, ни выражать свои эмоции, ни шевелиться. Чувствовала себя настоящим трупом, который почему-то ещё не лишился способности мыслить.
Мне казалось, у меня нет не только кожи. У меня больше нет души. Временами представляла, что я в аду. Видела перепуганные лица врачей, которые смотрели на меня с нескрываемым удивлением и, видимо, сами не понимали, как я осталась жива. Порой я совсем не чувствовала тела, а порой оно начинало чудовищно болеть. От этой боли я сразу теряла сознание. Гортань была словно чужая, и я не могла больше произнести ни единого звука. Изо рта у меня торчала трубка, глотать было невыносимо больно.
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...