Овраг, ещё один, и мы вышли к речке. Алина припустила к ней, остановилась, стянула с головы платок. Что скрывать-то, ждал этого. С самого детства любил смотреть на игру рыжих прядей девчонки на солнце. Большую часть времени она ходила в бандане, сколько знал Алину, но после бани она сушила волосы, бегая со мной на полянке возле дома. Мне казалось, что пламя обнимает её тело, струится по плечам, футболке, ниспадая до ягодиц.
Но словно мне назло, сегодня Алина стянула пряди в гладкую причёску, завернула в пучок. Вот и вся красота!
– Тьфу, – не выдержал я.
– Ты чего плюёшься? Слушай, я тут третий день, и третий день ты всем недоволен. Я тебе мешаю?
– Нет. Комары.
– А-а-а. Согласна, злые кровопийцы!
Мы потопали в сторону дома. Шли медленно. Я любовался Алиной, а она – природой.
Вот сняла платок и роднее стала, будто в детство вернулся к веснушчатой девчушке, с которой переписывался из года в год, от каникул до каникул. Интернет – наше всё в текущей жизни, вот и эксплуатировали его на всю катушку до определённого возраста. Потом как-то не до этого стало: у неё учёба, у меня… То да сё… Короче: растащила нас бытовая житуха, только на каникулах и виделись.
– Как учёба? – неожиданный вопрос в неподходящем месте в духе Алины.
– Нормально. В следующем году защищаю дипломную работу. У тебя как?
– Ай, так же. Женишься сразу небось? У вас тут едва ли не с пелёнок все женихаются, а потом, лет в семнадцать, замуж. Детей выводок потом…
– Да, уж чай не в Европах живём, – хмыкнул я. – Нам по клубам ходить некогда, дела делаем.
– Старая песня о главном, – развеселилась девушка. – Знакомо, знакомо. Я вон Анютку встретила, когда в лавку ходила, уже двое у неё, третьего ждёт. Мужем мне хвасталась – работящий, говорит.
– Симакову? Ну да. В полиции служит. На её свадьбе гулял.
– Слушай, а ты на мне бы женился?
Снова вопрос – странный вопрос из разряда любимых Алиной: достать до печенок.
– Так ведь у тебя латыш какой-то был. Как его… Имя такое…
– Ну и ты тут просто так в юнцах не задержался. Как там ту красу ненаглядную звали?..
– Хорош! Давай сворачивать разговор.
– Хорош, так хорош, – хмыкнула девушка.
Вдруг она остановилась, и мне пришлось. Мы стояли друг напротив друга, смотрели в глаза и…
Чёрт! Не знаю, что это было! Ерундовина какая-то, но вот захотелось прижать Рыжую к себе да поцеловать.
С ума сойти! Это ведь Алинка! Алинка – девчонка из моего детства!
– Глаза протрёшь, – грубо бросил я. – Топай. Недалеко уже.
В самом деле, мы подходили к дому. Я отсюда видел, что отец рубил дрова. Чего он? Обещал же: нарублю. Нет ведь! Сам начал.
Алина припустилась к дому. Влетела во двор и на бегу крикнула:
– Дядя Семён, банька готова?
– Давно вас дожидается! – крикнул ей вслед батя. – Я там веничков запарил. Ты гляди, Алька, хорошо отходи моего.
Тяжело дыша, Алина бежала по ступенькам на второй этаж, и только открыв дверь, обернулась на меня и погрозила кулачком:
– Я тебе так всыплю!
Мне только и осталось, что смотреть на закрывающуюся дверь, за которой скрылась подруга детства.
– Чего хмуришься, сын? – хмыкнул отец.
– Да с косолапым повстречались. По реке шли. Ты тут это… аккуратнее, ладно? Что-то расходились нынче медведи, хозяйничают.
На пороге появилась Алина. Она прытко сбежала с лестницы, держа в руках сумку-пакет.
Гладко причёсанные волосы Лины сейчас торчали в разные стороны скрученными веретеном прядями. Лёгкое ситцевое платье в горошек сменило недавний костюм.
Как же она прекрасна даже в таком виде! Нет, не так. Особенно в таком виде! Щёки полыхали зарницей, пухлые губки приоткрыты, а в ядовито-зелёных глазах лихорадочный блеск.
Ха, невроз! Так прямо невротики и выглядят. Не смешите мои пятки, всем бы так в припадках биться!
А может, латыш этот родителям девушки не нравится – вот они и решили их разлучить?
Нет, глупости. Романтические бредни для сопливых девчонок-подростков. Папа у Алинки тот ещё жук. Хваткий мужик, уцепится – не отпустит. Я думаю, не было никакого бы у подружки латыша, если бы дяде Боре он не понравился. Тут что-то другое…
– Лина! Что с тобой произошло там, в лесу? – спросил мой отец тихим требовательным голосом.
– Всё хорошо, – звонко отозвалась она. – Прогулялись. Медведя встретили, ягод набрали. Потом компот сварю.
– Лучше так съешь, с молоком, – хмыкнул папа. – Так оно полезнее.
– Банька истоплена, вашество! Извольте идти париться и купаться, – паясничал я. – Не побрезгуйте, душа-девица.
– Да куда уж там, брезговать-то, батенька. Чай видала себя в зеркале. Пора уж и до порядку себя довести.
Тон Алины выглядел реконструкцией к событиям прошлого, и меня это рассмешило.
– Так почто глазки строим, а не в баньку идём? – подыграл я и пошёл первым.
Баня находилась на краю участка, прямо возле Переплюйки. Дверь со стороны реки смотрела прямо на лес. Ощущение благодати, уединённости чувствовалась во всём: дубовом, грубо сколоченном крыльце, добротном и мощном; в столе; хвойном дереве, что накрывало ветками крышу сруба; в небольшом окошке, через которое внутри баньки мир казался широким и ненастоящим.
– Я первая, – бросила Алина и скрылась за углом бани.
Не торопился: пусть переоденется в купальник.
Малость выждав, отправился следом, но в какой-то момент постеснялся распахнуть дверь в предбанник, пришлось стучать.
– Кто? – резким тоном спросила Лина.
Это был риторический вопрос. Никого, кроме меня, здесь быть не могло.
– Готова? – спокойным и уверенным тоном произнёс я, шагнув через порог.
Намеренно равнодушным взглядом мазнул по лицу и фигуре девушки. Чего мне стоил такой взгляд, знал только я.
Алина стояла с распущенными волосами, словно богиня утренней зари. В солнечных лучах, проскальзывавших сквозь стекло окна, её рыжие волосы горели неугасаемым пламенем.
Так захотелось запустить в них руки и просеять сквозь пальцы, словно причёсывая гребнем!
Опомнился. Стиснул кулаки, чтобы невзначай не дать рукам воли. Терпеть не мог «зализанные» волосы Алины. Она же, как назло, постоянно сооружала эти солдафонские причёски, наводя уныние.
– Линка! – не выдержав, рявкнул я и шагнул вперёд, приближаясь к ней.
Девушка всхлипнула и кинулась мне на шею, сотрясаясь в беззвучных рыданиях. Я обалдел.
Что такого могло произойти? Только из ряда вон выходящее. В мирное время из Лины слёз не выдавишь. Она не девка, а сорванец!
– Линочка, – прошептал я, поглаживая подругу по спине, пытаясь успокоить. – Солнышко рыжее, ну что ты? Всё хорошо.
Стоять так близко к ней, получить шанс и не воспользоваться им? Может быть, я гад, но не дурак!
Алина подняла мокрое от слёз лицо и заглянула мне в глаза. Её взор пронизывал насквозь, проникая в самую глубину души.
Чёрт! Да что происходит?
Судорожно всхлипнув, Лина шмыгнула носом, но взгляда не отвела. В её глазах вспыхнул хищный огонёк. Я не успел сообразить: к добру ли это? Лина набросилась на мои губы своим ртом и впилась жадным поцелуем. Инстинктивно откликнулся и принял щедрое подношение подруги.
Мы целовались, точно одержимые. Пили страсть друг друга, словно родниковую воду, и не могли ею напиться. Желание раскалённой лавой пробежало по сосудам и венам, распаляя и грозя взорвать меня изнури.
– Лина, мы вроде париться собрались.
Твою дивизию! Я отпрянул от девушки. Это самое разумное сейчас, а иначе таких дров наломаем! Нельзя: подруга детства.
Алина отскочила, ошалело взглянув на меня, но кивнула. Я зачерпнул ковшом воду из ведра и отпил. Девушка скрылась за дверью парилки.
М-да-а, дела! На подруг набрасываться стал – совсем ополоумел. Как парить-то её после такого?
Я подошёл к двери и крикнул:
– Ты готова?
– Да! Заходи!
Скинув с себя верхнюю одежду в предбаннике, я вошёл внутрь. Парилка дыхнула на меня сухим, еле терпимым жаром. Опалила ноздри, горло и глаза.