На каждый укол толстого пальца с заостренным, идеально отполированным ногтем телефон отзывался жалобным писком, словно ему было больно и неприятно. Лев Данилович даже не прикладывал трубку к уху, в безлюдной гостиной и так можно было бы все услышать..
Наконец оказалась нажата последняя цифра — тройка, и Бирюковский замер. Его сердце сжалось, даже перестав биться. Телефон некоторое время молчал. В это время Бирюковский слышал не сам стук сердца, а лишь удары крови под черепом.
«Куда-то же сейчас идет этот сигнал, где-то же отзывается телефон?»
И действительно, телефон отозвался — словно сирена милицейского автомобиля взвыла над самым ухом. Семь или восемь раз прозвучал длинный гудок.
— Ну, ну, ну, — бормотал Бирюковский.
И тут прозвучал один короткий гудок, и телефон отключился. Бирюковский, как ни пытался, так и не смог вспомнить, автоматически отключается телефон после восьмого гудка или там кто-то нажимал на кнопку. Но тем не менее он вздохнул с облегчением и отодвинул, даже брезгливо оттолкнул телефон на середину стола и поднял чашку. Трубка вертелась, как в детской игре в «бутылочку».
«Куда же? Куда же укажет черный конец антенны?»
Трубка сделала еще пару оборотов и указала черным отростком антенны прямо на Льва Даниловича.
— Будь ты неладен! — буркнул Бирюковский.
«Что-то я стал суеверным. А ведь раньше не верил ни в Бога, ни в черта и даже людям не верил. Правда, а и сейчас им не верю», — успокоил себя Лев Данилович.
Но допить вторую чашку ему не дал все тот же телефон. Он разразился сигналом, настойчивым и противным.
— Будь ты…
Бирюковский взял трубку и включил аппарат. Он не говорил, что он слушает, просто прижал его к левому уху, грея ладонь правой руки о гладкий фарфор заварника с голубоватыми драконами.
— Лева, ты? — услышал он знакомый голос.
— Я, — сказал Бирюковский.
— Как ты жив-здоров?
— Ты имеешь в виду вчерашнее?
— Ну да, вчерашнее или, вернее будет сказать, сегодняшнее.
— Я отлично.
— А у меня башка болит, аж некуда деться.
— Какого черта ты мне звонишь, если у тебя болит башка?
— Знаешь, Лева, мне было бы приятно услышать, что и у тебя болит, что тебе хуже, чем мне.
— Не дождешься, — захохотал Бирюковский, уже окончательно приходя в себя.
— Слушай, Лева, я вот что думаю… В Москве сейчас холод, да и вообще противно. Не дернуть ли нам с тобой в теплые страны?
— Хорошая мысль, — пробурчал Лев Данилович, — а главное, своевременная. Знаешь, я буквально час назад об этом же думал. Посмотрел в окно, как увидел всю эту мерзость, а тем более как вспомнил вчерашний вечер и всю круговерть, так мне сразу же захотелось бросить родину к чертовой матери, уехать и не возвращаться.
— Ну, это ты брось. Куда же ты уедешь от нашего бардака? Там ты никому не нужен, а здесь ты человек.
— Я везде человек, — сказал Бирюковский, — у меня деньги есть.
— Двинем в твой санаторий, я за все плачу.
— За все уже давным-давно заплачено, — уточнил Лев Данилович. — Ас кем ты еще хочешь ехать? — спросил у своего невидимого оппонента.
— Я хочу поехать лишь с тобой, там и дела порешаем, планы на будущее…
Бирюковский скривился. Разговор принимал деловой оборот, чего ему не хотелось.
— Слушай, давай при встрече поговорим о работе, при личной встрече.
— Что, телефону не доверяешь?
— Не доверяю, — признался Бирюковский.
— И правильно делаешь, я тоже не доверяю. А все-таки жаль Савелия, непонятно все это случилось. Я тут с одним генералом из МВД разговаривал, и знаешь что он мне сказал?
— И знать не хочу, — ответил Бирюковский.
— Так вот, генерал сказал, никакое это не самоубийство.